Шкуры этих оленей пойдут на пошив малиц. Как объяснила мне Нина-хада, наступило время забоя оленей на шкуры.
Снова пьем чай в чуме у Яптуная. Нина-хада говорит, что чай в тундре пьют несколько раз в день, а полноценную еду, такую как суп готовят только вечером, когда заканчиваются все дневные дела и поездки и вся семья собирается в чуме.
13.00. Записал родословную Мольки Лапсуя. Хотел прояснить линию гыданского шамана Варака Лапсуя, но не получилось. Сам Молька оказался стеснительнее любой женщины, за него все гово рила жена. Однако она не смогла сказать, в каком родстве их семья находится с Вараком.
15.00. Начались сборы в карантинное стадо. Возле каждого чума стояла запряженная оленями нарта. Собрались ехать Нерчу, Денис, Руслан и Родион. Захотели сходить в гости и дочери Владимира Нонна и Елена и дочь Нерчу Ангелина. Владимир сказал, чтобы я шел пешком с девушками, а рюкзак с моими вещами привезут на чьей-нибудь нарте.
Вдали от родителей девушки оказались очень разговорчивыми. Сначала они донимали меня вопросами о Москве, просили рассказать какую-нибудь историю или пересказать фильм. Потом запели на три голоса какую-то заунывную эстрадную песню. Когда я спросил, что это за песня, они ответили, что ее поет Таня Буланова, они слышали ее в поселке по телевизору. Нонна спросила, видел ли я в Москве Буланову. Я сказал, что даже не знаю, кто это такая. Девушки мне не поверили. Сколько я ни объяснял, они никак не могли понять, что у меня совсем другие интересы.
Нас догнал на упряжке Денис. Девушки продолжили идти пешком, а мы с Денисом поехали. Сначала упряжкой правил он, затем дал и мне попробовать. С непривычки было трудно, но интересно. Никак не мог удержать в руках хорей, да еще нужно было вожжей направлять передового оленя. Вроде стало получаться, но вдруг олени ни с того, ни с сего понесли. Пытаюсь их завернуть, но никак не могу перехватить вожжу покороче, а они несутся дальше. Наконец, на одном из бугров олени остановились, нарта опрокинулась, и я из нее вылетел. Сзади, чуть не падая от смеха, приближался Денис. Он взял управление в свои руки, и мы поехали дальше.
Вдалеке показались олени и рядом с ними пастухи. Не доезжая до них метров сто, я снова взялся управлять упряжкой. Затормозив вожжей передового оленя, я соскочил с нарты, подошел к пастухам и поздоровался по-ненецки, — Нгани торова. Они тоже по приветствовали меня по-ненецки и один из них, уже по-русски, сказал, что упряжных оленей после остановки надо привязывать к нарте, иначе они убегут и утащат нарту. Тут же он показал, как это делается.
17.00. Наконец добрались до карантинного стойбища. Меня, нового человека, облаяли все собаки, но стоило их погладить или потрепать за ушком, как они прониклись ко мне доверием.
Девушки познакомили меня с обитателями двух чумов. Здесь живут две семьи Салиндеров, но родственниками они не являются. Думаю, запись родословных все прояснит. Мы выпили чаю в каждом чуме.
Через некоторое время Нерчу привез Нину Николаевну. Радости обитателей обоих чумов не было предела. Все вышли ее встречать, глаза у всех светились счастьем. Бабушку Нину тоже напоили чаем в обоих чумах. Я сделал несколько снимков. Нина хада сфотографировала меня в окружении девушек. Солнце стало клониться к закату, и Нерчу стал собираться домой.
19.00. После отъезда Нины Николаевны на стойбище стало немного грустно, все замкнулись и, не охотно выходили на разговоры с новым человеком. Я решил прогуляться по окрестностям.
Возле одной из сопок обнаружил мертвую важенку, рядом с которой стоял теленок. Придя на стойбище, я рассказал об этом муж чинам, вернувшимся из стада. После ужина мы пошли на то место. Молодой парень, Владик Салиндер, по ушной метке определил, что это важенка Дениса Ядне и, судя по всему, лежит здесь давно, так что даже ее шкура ни на что не годится.
Познакомился поближе с молодыми ребятами Владиком и Иваном. Владик оказался очень разговорчивым, он говорил и задавал вопросы, почти не умолкая. Иван сидел рядом на нарте и говорил только тогда, когда я его о чем-то спрашивал. Оба они отслужили армию. Сейчас помогают родителям пасти оленей, но в штате совхоза не числятся. Я рассказал им о своей работе. Они отнеслись к моему рассказу с пониманием и интересом. Это очень порадовало.
Ночевать я остался в чуме Владика Салиндера. Мне выдали ночные чижи и ягушку и уложили на гостевом месте. Слева от меня расположился Владик с молодой женой, справа его отец и мать с младшей дочерью. На противоположной стороне спали сестра Владика, бабушка, дедушка, еще одна сестра и племянница.
14 августа, воскресенье.
8.00. Утро началось как обычно. Однако после повседневной процедуры отлова и лечения оленей на стойбище началась необычная суета и какие-то приготовления. Сначала хозяева обоих чумов распаковали священные нарты и вынули из старых дерматиновых чемоданчиков находившихся там, куклы-изображения умерших предков (нгытарма). Тряпочки, служившие поясками куклам, они привязали на концы хореев. Хореи воткнули в землю между полозьями и наклонно прислонили к нартам. К каждой нарте привя зали священного оленя. На лбу у одного из них я заметил белое пятно. Затем были выловлены еще два молодых оленя (подросшие телята) темно-коричневой и белой масти. Их завалили рядом со священными нартами на землю, связали ноги и накинули каждому на шею по мертвой петле, которые завязали на одной веревке.
Иван, стоявший между оленями, сорвал пучок мха и три раза обвел ими вокруг шеи сначала одного, потом другого оленя. После этого началось удушение. Оленей разделали, и я снова поел свежего теплого мяса. Попробовать оленью кровь я не решился.
Бабушка Владика набрала в небольшую алюминиевую миску несколько кусочков мяса и печени, налила туда кружкой крови и отнесла ее в чум дедушке. Он болеет и почти не выходит из чума.
Снова пьем горячий чай. На столе тот же набор продуктов — масло, сахар, хлеб. Семья большая, поэтому все расселись за двумя столиками, на той и другой стороне от костра. От стола к столу шныряют два маленьких черных щенка — сенг (колокольчик) и сеек (сердечко), выпрашивая кусочки. Ни одной большой собаке подобное не позволяется. Мать этих щенков, Алто, Владик называет лучшей собакой на стойбище, потому, что ни одна другая собака не умеет так быстро и хорошо работать с оленями.
Отец Владика уехал на дежурство, а мы отдыхаем в чуме. Владик возится с магнитолой, пытается активизировать подсевшие батарейки. Ему очень хочется послушать любимую (единственную на стойбище) кассету с записью группы “Сектор газа”. Я попросил его оставить бесплодные попытки и научить меня самым необходимым сейчас для общения ненецким словам и выраже ниям. Для этого я дал ему отдельную тетрадь, где он записал не сколько ненецких выражений с русским переводом, такие как “я хочу есть”, “я хочу спать”, “ты откуда приехал”, “говори со мной по-русски” и др.
Языковой барьер угнетает меня. Сейчас Владик является практически единственным моим собеседником и переводчиком.
Как только он отлучается куда-то по делам, все начинают говорить между собой по-ненецки и, я чувствую себя не в своей тарелке. Девушки и женщины стесняются или не хотят показать себя не скромными.
Записал родословную этой семьи Салиндер. В этом чуме проживают старик Мэйрю, его жена Масьне из рода Лапсуй, их сын Ыбля с женой Сянтой из рода Ядне и их дети Владик с женой Светланой Лапсуй, дочерью бригадира Мольки, Евгения, которую все ласково называют Женяко, Катя, самая веселая из всей семьи, Татьяна и Райка, младшенькая, которая постоянно крутится возле матери. У Мэйрю есть еще сыновья и племянники, у которых свои семьи. Они кочуют в разных концах антипаютинской тундры, а некоторые живут в Антипаюте. Отец Мэйрю Нунку Салиндер перекочевал сюда из Пуровского района. Эти Салиндеры называют себя “беличьими”. Владик со слов деда Мэйрю рассказал мне о происхождении этого прозвания: “Жили в одном стойбище Салиндеры. И вот, однажды, решили они разделиться. Пришел с охоты мой прадед, убил пять белок. И начал он их считать, да вот никак не может, хоть и считает по руке. Четыре пальца гн?т, а пятый оста?тся. И невдом?к ему, что пальцев пять и белок столько же. Вот с тех пор и стали называть наш род Беличьим.” Владик стал подзадоривать деда. Он научил меня, как спросить у Мэйрю по- ненецки сколько ему лет. Я спросил, — Ирей! Сян пор? Мэйрю отвечает, что он 1908 года рождения. Тут в
