История Рима (с иллюстрациями)

случай, если го­сударству когда-нибудь понадобятся мои советы. Ныне пришла такая пора. У себя в доме убит поднявшим на него руку рабом муж, носив­ший консульское звание, и никто этому не помешал, никто не оповес­тил о готовящемся убийстве, хотя еще нисколько не поколеблен в силе сенатский указ, угрожающий казнью всем проживающим в том же доме рабам. Постановите, пожалуй, что они освобождаются от на­ казания. Кого же тогда защитит его положение, если оно не спасло префекта города Рима? Кого убережет многочисленность его рабов, если Педания Секунда не уберегли целых четыреста? Кому придут на помощь проживающие в доме рабы, если они даже под страхом смер­ти не обращают внимания на грозящие нам опасности? Или убийца и в самом деле, как не стыдятся измышлять некоторые, лишь отмстил за свои обиды, потому что им были вложены в сделку унаследованные от отца деньги или у него отняли доставшегося от дедов раба? Ну что же, в таком случае давайте провозгласим, что, убив своего господина, он поступил по праву.

Быть может, вы хотите, чтобы я привел доводы в пользу того, что было продумано людьми, превосходившими меня мудростью? Но если бы нам первым пришлось выносить приговор по такому делу, неужели вы полагаете, что раб, решившийся убить господина, ни разу не обронил угрозы, ни о чем не проговорился в запальчивости? До­пустим, что он скрыл ото всех свой умысел, что припас оружие без ведома всех остальных. Но неужели ему удалось обмануть охрану, открыть двери спальни, внести в нее свет, наконец совершить убий­ство, и никто ничего не заметил? Многие улики предшествуют пре­ступлению. Если рабам в случае недонесения предстоит погибнуть, то каждый из нас может жить один среди многих, пребывать в без­опасности среди опасающихся друг друга, наконец знать, что зло­умышленников настигнет возмездие. Душевные свойства рабов вну­шали подозрения нашим предкам и в те времена, когда они рожда­лись среди тех же полей и в тех же домах, что мы сами, и с младен­чества воспитывались в любви к своим господам. Но после того как мы стали владеть рабами из множества племен и народов, у которых отличные от наших обычаи, которые поклоняются иноземным свя­тыням или не чтят никаких, этот сброд не обуздать иначе, как устра­шением. Но погибнут некоторые безвинные? Когда каждого десято­го из бежавших с поля сражения засекают палками насмерть, жре­бий падает порою и на отважного. И вообще всякое примерное нака­зание, распространяемое на многих, заключает в себе долю неспра­ведливости, которая, являясь злом для отдельных лиц, возмещается общественной пользой» (пер. А. С. Бобовича). Мнение сторонников соблюдения закона возобладало, и все четыре­ста рабов были казнены.

Вместе с тем неукоснительное следование подобным законам в I в. уже вызывало протест, и постепенно власти пытаются ограничить произвол господ по отношению к своим рабам. Е. М. Штаерман, ана­лизируя имеющиеся сведения о «рабском законодательстве» I—II вв., приходит к следующим выводам: «Страх перед возможными выступ­лениями доведенных до отчаяния рабов заставлял не только отдель­ных рабовладельцев, но и правительство идти на известные уступки, законодательным путем ограничивать власть господ. Точно неизвестно, с какого времени сложился обычай, в силу кото­рого раб мог искать защиты против гнева и жестокости господина, прибегнув к императорским статуям. Сенека уже упоминает о нем как о привычном и общеизвестном. Но, по-видимому, в то время он существовал только как обычай, ни в какой мере не узаконенный и основывавшийся на общем представлении о том, что в присутствии священных изображений нечестиво проливать кровь или проявлять неумеренную жестокость. Вмешательство же законодательства в жизнь фамилии начинается лишь с середины II в. Тогда было запре­щено убийство раба господином, который должен был отвечать за него, как за убийство чужого раба, уничтожены эргастулы, запреще­но вечно держать раба в оковах. Право убежища, предоставлявшее­ся рабам у императорских статуй, было узаконено, и магистратам вменялось в обязанность разбирать претензии рабов и в случае, если эти претензии будут найдены обоснованными, принудительно про­давать рабов другому господину.

При этом власть господина над рабом, составлявшая основу рабо­владельческого строя, формально признавалась непоколебленной, а вводившиеся ограничения представлялись как некие исключения, имевшие целью пользу самих рабовладельцев. Вот как пишет, на­пример, Гай: «Рабы находятся под властью господ. Эта власть при­суща праву, общему для всех народов, ибо у всех племен равным образом можем мы наблюдать, что господа имеют право жизни и смерти в отношении рабов, и то, что приобретает раб, есть приоб­ретение господина. Но в настоящее время ни римским гражданам, ни каким-либо другим людям, находящимся под властью римского народа, не дозволяется чрезмерно и беспричинно свирепствовать против своих рабов, ибо, по постановлению императора Антонина, тот, кто без причины убьет своего раба, отвечает точно так же, как тот, кто убьет чужого раба. Но по постановлению того же принцепса обуздывается и излишняя суровость господ. Ведь будучи запро­шен некоторыми президами провинций[488] о тех рабах, которые при­бегают к алтарям богов или статуям принцепсов, он предписал, чтобы, если жестокость господ покажется им непереносимой, гос­пода принуждались бы к продаже своих рабов. Оба эти постанов­ления справедливы: мы не должны злоупотреблять нашим правом; по таким же соображениям и расточителям запрещается распоря­жаться их имуществом» (Гай. Институции, I, 52—53). Самый рес­крипт Антонина Пия на имя проконсула Бетики гласил: «Власть господ над их рабами должна оставаться непоколебленной, и ни у одного человека не должно отниматься его право. Но в интересах господ не отказывать в защите против жестокости, голода или не­ терпимых несправедливостей тем, которые справедливо умоляют (о помощи). Поэтому расследуй жалобы тех из фамилии Юлия Са­бина, которые прибегли к статуям, и, если ты узнаешь, что они были в более тяжелом положении, чем это справедливо, или подверглись постыдным оскорблениям, прикажи продать их так, чтобы они не возвращались под власть Сабина. Если кто воспользуется моим по­становлением в целях обмана, пусть знает, что преступление будет мною наказано более сурово». В рескрипте на имя некоего Алфия Юлия Антонин Пий писал: «Рабов следует удерживать в повинове­нии не только властью, но и умеренностью и предоставлением им достаточного содержания и справедливостью (требуемых) работ. Поэтому и сам ты должен заботиться о рабах и справедливо и уме­ренно обходиться с ними... Если окажется, что тебе не под силу за­траты (на содержание рабов) или что ты осуществляешь свое гос­ подство с ужасной жестокостью, то светлейший муж, проконсул обязан заранее принять меры, чтобы против тебя не поднялся мя­теж, и моим именем принудить тебя их продать». Ульпиан, перечис­ляя обязанности префекта города, пишет, что префект города дол­жен, между прочим, выслушивать жалобы рабов, прибегающих к статуям, и поясняет, что речь идет не о рабах, обвиняющих господ (чего рабам, по словам Ульпиана, нельзя позволять ни в коем слу­чае), но о рабах, почтительно излагающих префекту города свои жалобы на жестокое обращение, которому они подвергаются, голод, принуждение к непристойному образу жизни» (Ульпиан. Дигесты, I, 12, 1, 1 и 8). (Штаерман Е. М. Кризис рабовладельческого строя в Западных провинциях Римской империи. М., 1957. С.78—80).

Обострение социальных противоречий и подготовка общего кризиса империи

Однако смягчение формы эксплуатации вовсе не означало понижения нормы, т. е. степени эксплуатации. Наоборот, чем более углублялся кри­зис рабовладельческого хозяйства, тем сильнее проявлялось стремление рабовладельцев усилить эксплуатацию. В эпоху расцвета рабства бытовое и правовое положение рабов было, как мы знаем, чрезвычайно тяжелым. Раб являлся вещью, его сил и здоровья не щадили, с ним обходились хуже, чем с рабочим скотом. Но так как рабов было много, то количество приба­вочного продукта, которое падало на долю каждого из них, было относи­тельно невелико. «Городская фамилия» рабовладельца, в сущности, ниче­го не делала и вела паразитическое существование. Даже рабы, занятые производительным трудом, работали спустя рукава, ленились, старались всеми способами увильнуть от работы, и поэтому интенсивность их труда была очень низка.

Положение стало меняться в эпоху империи. Число рабов сокраща­лось, а количество нетрудовых элементов среди свободного населения уве­личивалось. Намечался серьезный кризис рабочей силы. Этот кризис про­исходил на фоне общего упадка производительных сил центральных райо­нов империи, больше всего истощенных в предшествующий период. Этим были вызваны попытки рабовладельцев поднять производительность тру­да рабов и колонов.

Поэтому на протяжении первых двух столетий империи положение тру­дящихся масс неуклонно ухудшалось. Если, с одной стороны, рабы частич­но переводились на оброк и превращались в