– Ну, так сам бы потряс.
– Интересно. Ты что от меня хотел – чтоб я рабов воровал, или слетал в Саксонию за наемниками? Тогда тебе следовало выразиться яснее. Денег дать, к примеру.
– У меня погибли две трети войска, – застонал Этельред. – Мне нужно пополнение.
– Тебе следовало отступить, когда ты понял, что датчан слишком много.
– Отступить? Что ты говоришь?! Саксы не отступают!
– Тогда не сетуй, что погибло больше половины войска. С честью погибло, прошу заметить!
– Издеваешься, гаденыш?
– Ну-ну, братец. Держи себя в руках.
Этельред покачал головой. Взгляд короля больше ничего не выражал, и порой казалось, что он смотрит в неизмеримую даль, а порой – в глубь своей собственной души.
Даже теперь король не мог не признать, что ему срочно нужна помощь. Но безнадежность уже взглянула ему в глаза. Этельред чувствовал, как за его спиной во весь рост встает ощущение неизбежной гибели. Это ужасное чувство разверзающейся за спиной пропасти, куда его упорно теснят враги, пришедшие из-за моря, северные чудовища, неуемные и жадные. Король противился, как мог, снисходящему на него ужасу, но он уже отдал врагу изрядную часть своего королевства.
– Воинов накормили? – хмуро спросил старший брат младшего.
– Накормили. Те, кто еще не поел, поедят вот-вот. Тебе самому кашу или похлебку?
– Все равно. Пусть нальют, что осталось. И, когда я поем, проследи, чтоб все мои люди уже стояли в боевых порядках перед монастырем. Датчане вот-вот подойдут.
– Эльфред поджал губы.
– Твоим людям надо отдохнуть.
– Что?
Этельреда грубо вернули на землю. Он из неизмеримой дали взглянул на брата, не понимая, что происходит, но чувствуя, что с ним спорят. С ним спорят? Но разве то, что он говорит, не очевидно? Разве не очевидно, что датчан нужно встретить во всеоружии?
– Твои люди должны передохнуть. Некоторые не спали трое суток, они просто ни на что не способны. Ты зачем хочешь вывести их за ворота?
– Эльфред! Что за ерунду ты говоришь? Что за глупые вопросы задаешь? Вот-вот подойдут датчане!
– Ну и что?
– Как это – ну и что? Ты в своем уме?
– Абсолютно. Толку от твоих людей не будет. Они на ногах не стоят.
– У тебя есть свежие люди. Я поставлю их в первый ряд.
– Да ты о чем говоришь-то? Монахов, крестьян и раненых поставить в первый ряд?
– А что остается?
– Сидеть за стенами. Сейчас скажу монахам, чтоб закрыли ворота, они крепкие, дубовые, окованные металлом. Пока датчане будут штурмовать аббатство, терять силы и людей, твои воины отдохнут. А защищать стены смогут даже крестьяне, даже черноризцы.
Король смотрел на брата в изумлении.
– Чтоб я прятался от датчан за стенами?
– Да ты можешь и не прятаться, если тебе угодно, – взбесился Эльфред. Он устал, и больше не был расположен вести себя вежливо. – Выходи и сражайся с датчанами! Но тащить за собой на смерть людей, которые и так уже выполнили свой долг, ты не можешь!
– Не смей мне указывать, что я могу, а что нет! Мне следовало прислушиваться к словам Вульфтрит, когда она говорила, что ты желаешь моей смерти!
– Впутываешь в наш разговор глупую и завистливую бабу. Если ты считаешь, что она во всем права, так почему же ты ее не сделал королем?!
Этельред в ошеломлении посмотрел на брата. Он был справедливым человеком, и понимал, что в такие дела не стоит впутывать женщин. Только ляпнув, он уже пожалел, что упомянул Вульфтрит и сослался на ее слова, но идти на попятный было невозможно. Оставалось лишь сделать вид, что ничего не произошло, и король сконфузился.
На Этельреда смотрел взрослый мужчина, взгляд был жесткий и уверенный. Уверенность в своей правоте всегда действует на собеседника, пусть не всегда становится решающим доводом в споре. Но сейчас король понимал, что в словах брата есть доля правоты. В самом деле, никакими силами не заставить людей встать в строй.
Но как противно прятаться от датчан за стенами! Этельред краснел от ярости при одной мысли о том, что он будет прятаться от врага.
Эльфред держался совершенно спокойно. Он заверил брата, что ближайшие сутки не позволит вывести в бой никого из саксов. Король знал, что может настоять, но как глупо он будет выглядеть в глазах своих усталых воинов! Да и так ли очевидно, что ему подчинятся? Любой военачальник прекрасно знает, что нельзя отдавать приказ, которому могут не повиноваться.
Правитель категорично заявил своему брату, что запрещает ему участвовать в битве.
