– Мое решение остается в силе.
У принца не было сил спорить. И желания не было.
Он не мог знать, что приказ короля, который был отдан для того, чтоб сквитаться с Эльфредом, может быть, унизить его, поставил непреодолимое препятствие перед Берном из Лонг Бега. Тот сумел уцелеть при Басинге, при Мертоне, но, как ни старался, подобраться к принцу не смог. Ведь убить Эльфреда надо было осторожно, так, чтоб никто его в этом не заподозрил. У младшего брата уэссекского короля было очень много сторонников, они могли и выступить на помощь своему кумиру, и отомстить за его смерть.
Проще всего ударить в спину недругу в бою, когда царит такая неразбериха, что и самый лучший воин беззащитен перед теми, кто стоит с ним в одном строю. Но ни при Мертоне, ни теперь при Уилтоне принц не появился в строю, как прежде. Берн, у которого кружилась голова при одной мысли о награде, которую могла дать ему сестра, мечтал убить Эльфреда так же жадно, как скряга мечтает о кладе.
Он был из тех, кто свято и искренне верит, что цель оправдывает средства. Сам по себе это был не такой уж плохой человек, он удивительно терпеливо обращался со своими крестьянами, заботился о слугах и воинах. Просто он считал, что важнее его потребностей нет, и не может быть ничего в этом мире. Эльфред казался ему дурным человеком, раз он сумел так восстановить против себя благородную женщину и встать на пути его, Берна, заветной цели – богатых владений.
Если бы Эльфред не был так поглощен своими мыслями, он, наверное, заметил бы внимательный примеривающийся взгляд эрла из Лонг Бега и заподозрил дурное. Но его куда больше волновало, когда под стенами Уилтона появятся датчане.
Датчане появились на опушке леса к вечеру того же дня. Это были лишь передовые отряды. Они не решились бы напасть даже в том случае, если б у ворот их ждало войско, но зато весьма нахально принялись жечь костры. Лишь утром стало ясно, что датчан и в самом деле очень много – они подтянулись к берегу речушки Уиллей, над которой высился монастырь, за ночь, а к утру уже были вполне готовы к битве.
И тогда Эльфред понял, что Этельреда ему не удержать. Старший брат вбил себе в голову, что иного пути нет. Более того, он потребовал у младшего брата всех тех людей, которых принц уже считал своими – тех, с кем он готовил аббатство к осаде.
– Да ни за что, – категорично ответил молодой воин таким тоном, каким обычно не разговаривают с королями. – Не отдам.
– Отдашь.
– Не отдам – и все.
– Ты что, не понимаешь, что мне нужен каждый человек? – взъярился король. Он кричал, не заботясь, что его ссору с братом кто-нибудь услышит, равно и принц тоже больше ничего не стеснялся. – Я тебя и спрашивать не стану! Просто заберу.
– Только попробуй.
– Ну, и как ты мне помешаешь?
– Просто прикажу им остаться на своих местах. Можешь проверить, кому они подчинятся. Но не советую ставить себя в дурацкое положение.
Этельред ответил ему взглядом, полным ненависти. Но он уже настолько уверился в том, что его эрлы действительно хотят сместить его и отдать Уэссекс Эльфреду, что не рискнул бы действовать в таких условиях. Мысленно он пообещал брату расправу, и лишь победа над датчанами отделяла его от того момента, когда он заточит младшего сына своего отца в монастырь и сделает его, наконец, священником. «Довольно он погулял в миру, – думал король. – Мир его портит».
Больше он уже не думал о брате – датчане, увидев, что крепкие, кажущиеся такими неприступными ворота распахнулись сами, с ревом устремились вперед.
Эльфред, стоя над воротной башней монастыря, сделал знак, чтоб ворота закрыли.
Крестьяне, расставленные по стенам, вполголоса переговаривались между собой – они обсуждали датчан, которых до сей поры мало кто видел вблизи. Особо любопытные обычно не выживали. Принц краем уха поневоле слышал их разговоры. Пока крестьяне не начинали пугать себя и друг друга мнимой непобедимостью северных бандитов, в их болтовне не было ничего плохого. Она, пожалуй, даже служила определенную службу, потому что отвлекала от мыслей о смерти.
Со стены, как ни странно, поле битвы было видно не так хорошо, как можно было ожидать. Но принц разобрал, как два войска рваными живыми пятнами ринулись друг к другу, как смешались в одно большое пятно. До Эльфреда доносились крики и звон, но с такого расстояния они казались нестрашными и совсем неопасными. Младший брат уэссекского короля заметил, как подался сперва правый фланг, затем центр, и с удивлением ощутил боль в пальцах. Кинув равнодушный взгляд вниз, он понял, что слишком сильно вцепился в камень и сорвал себе полногтя. Кровь брызнула из нечаянно причиненной раны и оросила серый пыльный камень.
За его спиной, в большой монастырской церкви, звенели колокола, и принц вдруг вспомнил, что сегодня – пасха. Никакая сила, даже близость смерти (особенно близость смерти) не могла поколебать решимости монахов служить праздничную мессу и отстоять ее от начала и до конца.
Эльфред перевел взгляд на поле и понял, что исход битвы нерадостен. Он отпрыгнул от края, перегнулся через перила и крикнул вниз, чтобы срочно распахнули ворота. До него донесся тихий скрип недавно смазанных петель.
Проигравшие схватку саксы грохотали сапогами по монастырскому мосту.
Глава 14
– Закрыть ворота! – зычно закричал Эльфред, как только по мосту загрохотали сапоги датчан. Створки со скрипом сошлись за последним счастливчиком-саксом. – Стрелы!
Разом несколько крестьян вскинули луки. Стрелы их были вооружены самыми дурными наконечниками, исполненными из слоистого железа дурной обработки, которые не то, что кольчугу не пробивали – даже кожаный доспех бы не взяли. Но от них это и не требовалось. Наконечник был нужен лишь для баланса. Его густо обматывала промасленная пакля, а пламя, разожженное в десятках жаровен, в мгновение ока воспламенило ее. Целый вихрь маленьких огоньков ринулся вниз. Послышались вопли – пусть стрелы и
