— Ни в коем случае. — Маддок порылся в запаснике и вынул короткую металлическую полосу. — Но попытка научить тебя этому сейчас будет потерей времени. Давай-ка попробуем подвести итоги обучению технике и откуем тебе кинжал.
Кинжал получился простеньким на вид, но когда Маддок, размахнувшись, всадил его в толстую стальную полосу у двери, это произвело на Ричарда должное впечатление. Он с трудом выдернул оружие, осмотрел его — никаких следов повреждения, даже кончик не притупился — и только головой покачал.
— А теперь, — довольный результатом, кузнец складывал инструменты, — оружие заговорим мы с Брадлином. А лучше ты сам вместе, например, с Митиль.
— Зависит от того, сколько времени это потребует, — ответил Дик. — Ведь уже весна, а к четвертому июля я должен быть в Лондоне. Или раньше.
Он сжился с Керлином и уже не знал, как покинет его. Время летело мимо него со стремительностью, казалось, он только-только приехал, и вот уже за границей возведенного магией невидимого замка звенели ручьи, сгорал под солнечными огневыми лучами снег, а в Керлине распускались жасминовые бутоны, вишни и груши покрылись ароматным снегом бледных с розовинкой лепестков. Ни одно английское поселение никогда не представлялось ему даже вполовину, даже в четверть столь прекрасно, сердце грело только то соображение, что диаспора шотландских друидов все-таки принадлежала Великой Британии, поскольку хоть и в ином пространстве, но все-таки располагалась здесь, в Озерном крае.
Понятным стало, откуда взялись все эти легенды о людях, уходивших на Авалон, где для них проходил лишь год, а для всего остального мира — сто. Если, как говорил Гвальхир, магический остров еще прекрасней, человек просто не обращал внимание на течение времени там, где свои годовые циклы, где нет зимы. Дику и самому казалось, что он все тот же девятнадцатилетний, но уже подступало лето, и за гранью Бельтайна он уже должен был привыкать считать себя двадцатилетним.
Вынув свои сумки, Ричард перебрал вещи, что-то исправил в кузне, что-то добавил, что-то решил и вовсе оставить. Для него сшили новую суму взамен истрепавшейся, новую, более удобную в походе одежду. Конь, за год нагулявшийся на вольных обильных полях, стал гладким и довольным, шкура его лоснилась, а резвость так и играла в нем, и земля горстями летела из-под копыт, когда он носился по альпийским лугам, словно жеребенок. Ему тоже очень нравилось в Керлине, и, когда Дик седлал его, затягивал ремни на сумах, все тянулся к нему губами и смотрел недоуменно, мол, что это с тобой, хозяин? Неужели ты хочешь уйти из этого дивного места?
Не очень хочу, мысленно согласился корнуоллец. Но в глубине души он понимал, что в своей неуемности не создан для размеренной и спокойной жизни в одном и том же, пусть и самом прекрасном во вселенной мире. И, погладив коня по гриве, успокоил своего бессловесного друга:
— Не горюй, быть может, увидишь еще и более приятные для тебя места.
Сам же, покидая Керлин, почему-то чувствовал, что больше не увидит ни ошеломляющей арки каскада, ни лесов, превращенных в сады, ни огромных полупрозрачных окон учебных зданий, ни полногрудой Хейзел.
Последнее, кстати, огорчало его меньше всего.
ГЛАВА 12
Дик опоздал к войсковому сбору под Лондоном, потому что отправляться в поход без денег не собирался и завернул поискать клад, который год назад ему показал Гвальхир. Потому в столицу он прибыл лишь седьмого числа, но зато к седлу, завернутый в старый плащ, был привязан сундучок с золотом. Окованная металлом деревянная укладка прекрасно сохранилась, видимо, деньги пролежали в земле недолго, оттуда Ричард черпнул полную горсть, чтоб наполнить кошелек, остальное же укрыл и на людях открывать не собирался.
Он высматривал дом, описанный ему приятелем, в котором сам ни разу не бывал. Нашел и, уточнив у прохожих, спешился у дверей банка, принадлежащего итальянцу, — молодому рыцарю было безразлично, какая именно фамилия, коль скоро все они, от Медичи до Баккарди, торговали золотом вместе и поручались друг за друга, поскольку все находились между собой в родстве. С этой точки зрения подозрительными и ненадежными казались евреи, которые мало того, что скупились (потому как их самих сильнее прижимали налогами и поборами), так еще и каждый стоял сам за себя.
Итальянец заставил Ричарда подождать в приемной и встретил холодно, но когда узнал, что речь идет о вкладе, сразу подобрел. Приказал принести вина и весы и довольно быстро оговорил стоимость услуги — ливр с десяти, поскольку ему удобней было считать во французских золотых. Для корнуоллца все это не имело значения, для него что одно золото, что другое — все едино, лишь бы брали в обмен на товар. Итальянец принял от Дика золото по весу и в пересчете (содержимое сундучка вывалили на холстину и принялись разбирать по кучкам) и выдал взамен аккуратно написанный на пергаменте документ — обращение к трем итальянским купеческим семействам, по которому у любого представителя этих домов он мог получить нужную ему сумму, но не более, чем рассыпал сейчас перед банкиром, за вычетом платы в золоте.
— Зачем это? — спросила Серпиана, когда они Дышли из банка на узкую лондонскую улочку, вымощенную скользким булыжником.
— Чтоб наше с тобой золото не досталось разбойникам. К тому же удобно, не надо тащить с собой мешок денег… Хочешь перекусить?
— Разве мы не спешим на войсковой сбор?
— Нет смысла. Король уже отбыл, остатки же войска еще долго будут перебираться через Ла-Манш. Мы поспеем к какому-нибудь из последних кораблей. А нет, так наймем рыбачью лодку. Идем перекусим.
В Керлине Серпиана сшила себе пару новых платьев, причем из лучшей ткани, какую могли предложить друиды. Они ткали и одевались соответственно только в льняные, конопляные или шерстяные ткани, но выделывали их так тонко, что льняное полотно получалось прозрачным, как кисея, а шерстяное — мягким и нежным, как лучший флорентийский бархат. Теперь, одетая в обновку, девушка выглядела такой ладной, что Ричард все поглядывал на нее, и не мог налюбоваться. Покрой одеяния был необычным, но даже при очень большом желании молодой воин не смог бы объяснить, чем именно тот ему странен — всё мелочи, которые бросились бы в глаза разве портному да другой женщине.
Дику, конечно, нравилось, что его спутница выглядит нарядной, но теперь она, с его точки зрения, привлекала к себе излишнее мужское внимание, и вот это уже не слишком-то поднимало его настроение. Сперва он подумал было велеть ей накинуть плащ, но замялся. С чего бы ему обходиться с ней так? Разве она виновата, что красива?
Испытывая вину за свои мысли, он решительно повернул коня в сторону торговых галерей, спутница последовала за ним, с любопытством разглядывая городские строения. У торговых рядов молодой воин направился туда, где работали суконщики и, разумеется, продавалось не только сукно, но и разные другие сорта тканей — от домотканого полотна шириной в локоть до золотой и серебряной парчи. Широким жестом Ричард обвел прилавки, пестреющие самыми яркими красками.
— Выбирай что нравится.
Серпиана вопросительно изогнула бровь.
— Не понимаю. Что я должна выбирать?
—Любую ткань, какую хочешь.
— На что?
— На нарядное платье, солнышко. Никогда не знал, что перед подобной покупкой девушку еще дется уговаривать.
— Но зачем мне красивое платье в походе?
— А ты думаешь, король не будет устраивать бал? По одному на каждую страну и по два на каждый взятый город. Кроме того, в Париже, конечно, будет устроен турнир, и уж на него постараемся успеть, а там добьемся приглашения ко двору. Такая красавица, как ты, должна блеснуть там. Серпиана покраснела от удовольствия.
— Хорошо, — согласилась она. — Охотно куплю отрез и сошью новый наряд. Но ты сказал — все, что угодно. А если я выберу шелк?
— Я выпишу расписку и предъявлю тот пергамент, который дал мне итальянец. Они там вычтут.
— Ты останешься без денег. — Она обольстительно улыбнулась. — Опасно говорить женщине то, что сказал мне.
