Дик сдержанно улыбнулся.
— Все вон! — приказал Ричард. — Монтгомери, подожди снаружи. Герефорд, останься. — И, когда закрылась дверь, требовательно впился взглядом в молодого рыцаря: — Ты смотрел мою рану, Уэбо?
— Да, государь.
— Говори правду — я умру?
— Нет. — Дик помолчал. — Я сделал все, что мог. Теперь вы не умрете, государь.
— Я знал, что ты умелый колдун, — благодушно проворчал Ричард.
— Но вы, наверное, поболеете, ваше величество. Вам нужно полежать.
— Ерунду говоришь! — Король взревел, попытался подняться — и рухнул обратно. — Черти тебя раздери! Уж лучше взять вместо тебя любого стоящего костоправа! Уж он не станет плести своему королю такую ерунду про «полежать»!
— Как вам угодно, государь. Позвать лекаря?
— Нет! Стоять, Уэбо... Не понимаю, почему я тебя не казнил, такого наглого. — Ричард похлопал ладонью по простыне. — Садись. Ты прекрасно справился. Я знал, что у тебя все получится. А ты... Знаешь, почему рыцари зовутся «рыцарями без страха и упрека»? — Король говорил с закрытыми глазами.
— Знаю, ваше величество.
— Так соответствуй. Зря я, что ли, посвятил тебя?.. Ну-ну, не зря, знаю. Ты один стоишь целой сотни. Какую награду ты хочешь?
— Благодарю вас, государь. Мне ничего не нужно.
— Вот за что я тебя люблю, так это за бескорыстие! Ладно, сам решу, чем тебя наградить. Золотые, конечно... Золотые замки, золотые купола... — Он уже бредил.
Замок Лефкосии, вокруг которого некогда вырос город, а потом и кольцо городских стен, держался недолго. Как оказалось, киприоты не запасли должного количества провизии, а потому через три дня согласились сдаться. Открыли ворота, дали себя повязать и тут же запросили еды. Лефкосийцы также не проявляли строптивости... А попробуй взбунтуйся, когда в каждом доме на постое солдаты и, чуть что, покажут где раки зимуют. Стефан Турнхам, который заменял заболевшего короля, беспокоился больше о том, что будет, когда войско отправится вслед Комнину и его жалкой армии. Оставлять большой гарнизон не хотелось, и так добрая половина войска уже «размазалась» вдоль дороги от Лимассола к Лефкосии.
Но через три дня стало ясно, что хоть государь и пошел на поправку, гнаться за Комнином дальше он не сможет. Это было очевидно, и охранять его должен был достаточно большой отряд. Командор английских рыцарей выделил три сотни солдат и перепоручил командование Монтгомери.
Ричард собирался в Лимассол, к молодой жене, и приказал новоиспеченному графу Герефорду сопровождать его. В глубине души — Дик чувствовал это — он очень боялся умереть, и присутствие вассала с необычными способностями укрепляло его веру в собственную безопасность. Как только накатывал очередной приступ, он тут же искал взглядом своего телохранителя (теперь Дик опять выполнял эти обязанности, почему бы нет, раз он все равно постоянно находится рядом с королем...) и многозначительно хмурил брови. И даже если сопровождающий его рыцарь-маг ничего не делал, Ричарду все равно становилось легче.
Ги де Лузиньян и Стефан Турнхам соперничали друг с другом, кто быстрее захватит замок, кто захватит больше замков, кто именно поймает Комнина. Неудачливый король Иерусалимский рассчитывал, что если он привезет императора Плантагенету, тот с большей готовностью согласится помочь ему вернуть корону, а Турнхам метил на пост главного шерифа Кипра. Эти личные интересы стали причиной дикой спешки, и Ричард еще не успел до конца оправиться от болезни, когда запыхавшийся гонец принес ему письмо Турнхама, из которого следовало — Кириния, где укрылся Комнин, осаждена и вот-вот будет взята.
В подтверждение командор прислал королю подарок — дочь кипрского императора, перепуганную девушку лет шестнадцати, довольно красивую и статную. Ричард посмотрел на нее равнодушно — у него начался период высокомерного пренебрежения женщинами, возможно, следствие короткой семейной жизни, — и отправил императорскую дочь к своей жене, прислужницей. Это было самое серьезное оскорбление, которое он пока мог нанести Комнину. Но все еще было впереди.
Упустить момент финального штурма он не хотел ни за что и, не оправившись от болезни, сорвался скакать в Киринию. Его солдаты, шепотом ругая неуемного государя, отбивали в седле задницы и со злости отнимали у крестьян последних кур и домотканые рубашки — может, пригодится. Восход заставал отряд в седлах, а вечером, после остановки на ночлег, едва хватало времени запечь трофейное мясо в углях и подремать пару часиков. Ночи летом коротки.
Но даже при такой спешке к штурму Киринии Ричард не успел. Когда он пересек остров и появился под стенами города, на всех башнях уже развевались расшитые флаги с гербами Турнхама и Плантагенета, а во всех домах уже разместились английские солдаты. Особняк городского головы, который сперва занимал Комнин, был оставлен неразграбленным специально для короля Английского. Для него покои готовили, стаскивая из всех богатых домов красивые и дорогие вещи.
Ричарда не заинтересовала вся эта роскошь. Он равнодушно прошествовал мимо бесценных фарфоровых ваз, с превеликим трудом привезенных из Китая, мимо золотых блюд и слегка подранных вследствие небрежного обращения гобеленов и приказал привести Комнина. Императора заперли в одной из самых роскошных комнат с большим камином, где дымоход был предусмотрительно забран решеткой. Обращались с ним вежливо, но и с издевкой, очень уж смешным казалось прежнее поведение и нынешнее незавидное положение этого мелкого правителя, возомнившего себя императором.
К разговору Дик не прислушивался, он рассеянно поглядывал по сторонам и пытался решить сложный вопрос: чего ему больше хочется — поесть или поспать? На подавленного Исаака, вызывающего только жалость, смотреть ему было неинтересно. Комнин совершенно пал духом и только пытался просить короля Английского о снисхождении, умолял лишь о том, чтоб его не заковывали в железо. По выражению лица Ричарда, хищному и умиротворенному, молодой рыцарь догадался, что кипрскому императору не поздоровится.
— Что ж, пожалуй, — сказал Плантагенет. — Просьба небольшая, ее я согласен выполнить даже в отношении вероломного вассала. — Комнин поежился. Король отвернулся и приказал: — Заковать его... в серебро.
Государь Английский, лишив императора Исаака короны, взялся за дела с пылом, за которым угадывалась скука. Должно быть, давненько он не держал в руках туго натянутые бразды правления, с тех самых пор, как покинул Англию и свои владения в Нормандии, Аквитании, Пуату, Анжу, Туре и Майне во Франции. Что ж, когда Ричардом овладевал пыл государственного устройства, он становился весьма приличным королем, особенно если сравнивать его с современниками, видевшими в высоком титуле лишь права, но никак не обязанности. Жаль только, что случалось это с Плантагенетом нечасто. Гораздо чаще его занимала война
Первым делом он приказал повесить Василия Калигата, секретаря и казначея Комнина, после чего подсчитал добычу. Она оказалась богатой, куда больше двадцати тысяч золотом — драгоценная посуда, украшения, камни, шелка, изделия кипрских ремесленников и мастериц. Король с удовольствием осмотрел груды сокровищ, предвкушая, как будет тратить золото на пиры, турниры и войны, как одарит ближайших сподвижников. И лишь потом вспомнил о законах, которые следовало установить на покоренном острове.
Византийские институты и уложения, введенные на Кипре еще Мануилом Комнином, очень ему понравились. Да, мало кто мог сравниться с византийским базилевсом в умении выкачивать деньги из подвластных ему народов. Таких тяжелых налогов, как в Византии, не было больше нигде, и, подсчитав приблизительную сумму годовых сборов, Ричард пришел в наилучшее расположение духа и решил оставить все как было. Место греческого военного гарнизона занял франкский, а высшую власть на острове, чтоб избежать неприятных неожиданностей, король Англии поделил между Стефаном Турнхамом и Ричардом де Камвилем. Оба они стали шерифами.
Пожалуй, единственное, в чем король выказал себя самодуром, — это бороды. К Ричарду с ценными подарками явились по одному все кипрские купцы и богатые землевладельцы, надеясь вовремя отхватить какие-нибудь поблажки. Все они выглядели очень солидно — в дорогих одеждах, со сложными прическами, умащенными маслом, — и почти все не брились с незапамятных времен. Подарки король Английский принял с удовольствием, а вот сами дарители доверия не вызывали. Окладистые бороды показались ему скорей
