воина, будут говорить, что он, от зари до зари штурмуя дромон, сумел захватить его, только положив сотню-другую воинов.
Больше всего Ричард терпеть не мог насмешек. Такое упорное сопротивление подданных Саладина он воспринял как личное оскорбление. Глаза его налились кровью, и он приказал потопить галеру вместе со всеми, кто на ней был.
Правда, когда за борта английских кораблей стали цепляться тонущие мусульмане, умоляя о помощи, он задумался. Не из жалости к сарацинам — еще не хватало! — но ведь среди гибнущих могли оказаться знатные и богатые люди, способные заплатить немаленький выкуп. Кроме того, поговаривали, будто среди слуг султана встречаются отличные мастера-строители, способные изготовить любую осадную технику, — таких тоже не хотелось упускать. Король приказал вылавливать тонущих.
— Эй, опросить их всех, кто такие и что умеют. Кто знает ихний сарацинский язык? Герефорд, знаешь?
— Нет, государь.
Отыскали толмача, более-менее разбиравшего язык Саладиновых подданных. Тех опрошенных, кто не смог дать удовлетворительного ответа на вопрос о своем богатстве или искусстве возведения осадной техники, отправляли обратно за борт. Дик попытался вмешаться, убеждая, что пленников лучше привезти под Акру и попробовать обменять на пленных союзников, но король приказал ему заниматься военным делом и не лезть в политику. Молодой рыцарь подумал было поинтересоваться, где здесь кроются политические тонкости взаимоотношений двух государей, но не стал. Ричард все равно не ответил бы.
И теперь, когда Плантагенет рассказывал Капетингу о тяжком бое на воде и победоносном его завершении, Дик, закрыв глаза, снова услышал вопли бросаемых в воду пленников. Какая омерзительная вещь — война.
Ему мучительно захотелось домой, в Корнуолл, в Уэбо.
Но он подавил неуместное желание.
Ночью, когда иссушающую жару сменила прохлада, с моря подул свежий ветер, несущий долгожданное отдохновение от запахов госпиталя, солдатской похлебки, немытых тел, забитых падалью рвов и отхожих мест. После заката непривычные к сирийской жаре люди оживали, они сразу вспоминали, что жизнь чудесна и удивительна, что страна, в которую они пришли, — богата, а залитое багрянцем море и ясное, чуть запятнанное облачками небо — поистине прекрасны. В честь прибытия Ричарда и его армии, а также небольшого воинства Ги де Лузиньяна было устроено маленькое празднество. Солдаты очень обрадовались как тому, что прибыла подмога, так и большому количеству свежей провизии — перед отправлением с Кипра сборщики Ричарда ободрали лимассольские и хирокитийские селения подчистую, забрав весь скот и все припасы, кроме тех, которые крестьяне успели припрятать. Тут же разожгли множество костров, на которых стали готовить ужин, а на мусульманских дозорных, появлявшихся на дальних холмах, чтоб подсчитать огни, попросту не обращали внимания.
Ричард потчевал французских сеньоров лучшим кипрским вином, привезенным в огромных амфорах, — черным мавроном, розовым коккинели, очень крепким коммандария тридцатилетней выдержки и белым ксинистери. Последнее, к сожалению, оказалось нестойким, по пути успело слегка прокиснуть, и его отдали солдатам. Вина было много, закуски еще больше, и хоть сеньоры без устали наполняли бокалы и кубки, они почти совсем не пьянели. Должно быть, привычные желудки и крепкие головы достались английской и французской знати от предков, которые были способны всю ночь пировать, а потом весь день рубиться. Одно было приятным дополнением к другому — тем, что разнообразит жизнь.
А на следующий день начались воинские будни. Филипп Август поспешил похвастаться перед новоприбывшими как раз законченной осадной башней. Эта четырехэтажная махина, высотой своей превышавшая высоту стен, по ширине равнялась хорошему донжону. Не пожалев средств, французский король приказал укрепить верхние этажи башни металлом — безумное расточительство. Теперь эта громадина выглядела в лучах солнца просто потрясающе — огромная, искрящаяся и устрашающая. Двигалась она еле-еле, и то только тогда, когда ее тянули не меньше чем три десятка крепких быков. Тягловую силу король Французский успел конфисковать в окрестных деревнях прежде, чем прибыла армия Саладина. У крестьян на всякий случай забрали в два раза больше быков, чем было нужно, но остаток не пропал. Его уже успели съесть.
— Ну что скажете? — самодовольно вопросил Филипп Август.
Присутствующие ответили одобрительным гулом.
— Как мне кажется, — помедлив, сколько положено, сказал Дик, — кое-что стоило бы доделать.
Король Французский смерил молодого рыцаря надменным взглядом.
— Кто вы, юный рыцарь? Вы разбираетесь в осадной технике?
— Я Ричард Уэбо...
— А, тот самый юноша, победитель турнира?
— Да, ваше величество. Ричард Уэбо, граф Герефорд, к вашим услугам.
— Граф Герефорд? С каких пор?
— Его величество король Англии даровал мне этот титул... Но я к тому, что ведь башня возведена из местного дерева? Дерево сухое. Мне кажется, сарацинам будет слишком просто поджечь ее. При большом желании. А желание у них будет.
— Поджечь? Такую большую башню? Кроме того, верхние этажи обиты листовым металлом, вы заметили? Молодой человек, как вы себе это представляете?
— Да очень просто представляю. Масляную паклю на стрелу, поджечь и выпустить. Металл накаляется на солнце, под ним дерево скорей воспламенится.
— Вы ничего не понимаете в осадной технике, молодой человек.
Король Франции был слишком светским человеком, чтоб сказать чужому вассалу «Замолчи!», но это требование было написано у него на лице. Дик оглянулся на короля Ричарда — тот о чем-то беседовал с французским сенешалем и не слышал. Молодой рыцарь пожал плечами. Спорить он не собирался.
Башня под хлопанье бичей над терпеливыми спинами быков, под вопли и дикий скрежет неспешно двинулась к стене города. Дик с комфортом устроился на холме, с которого открывался такой же прекрасный вид, что и с горы, где располагались государи. Трагерн присел рядом, Серпиана же у костра возилась с котелком. Возможно, даже готовила обед.
С городских стен полетели первые горящие стрелы, в дневном свете почти невидимые, — так, бледные искорки с дымными хвостами наподобие комет. Молодой граф Герефорд покачал головой.
— Ох сейчас полыхнет! — смачно произнес рыцарь-маг. — Труда только жалко. Небось сам король топором не махал!
— Думаешь, полыхнет? — поинтересовался ученик друидов.
— Конечно. На такой то жаре! Осадные башни лучше всего обивать сырыми шкурами, тогда их никакой огонь не возьмет. Но меня никто не услышал. Их дело.
— Город большой, — привстав, заметил Трагерн. — Как думаешь, возьмем?
— Может, и возьмем. А вот Иерусалим — вряд ли. Но даже если город взять, его еще надо удержать. Это самое сложное.
Осадная башня медленно ползла к стене города, град стрел усиливался. На холм к двум приятелям, держа котелок на отлете, чтоб не запачкаться, поднялась Серпиана.
— Держите, дармоеды! — весело сказала она. — Отличная мясная похлебка.
Трагерн выдернул из-за голенища ложку.
— О, смотри! — Дик вытянул руку по направлению ползущей громадины, заманчиво сияющей в солнечных лучах. — У них все-таки получилось.
Первый этаж башни дымился. Огонь охватывал бревно за бревном с необычайной стремительностью, словно осадное сооружение состояло не из дерева, а из трута. Должно быть, несколько стрел, обмотанных паклей, попали в нужное место либо же просто наступил удачный для сарацин момент, но вскоре быки, испуганные огнем, прицепившимся буквально к их хвостам, стали рваться из постромок, и погонщики, размахивающие тяжелыми кнутами, ничего не могли сделать. Пламя вгрызалось в башню с такой яростной радостью, словно от века ничего ни разу не сжирало и хотело непременно попробовать. Огонь быстро вскарабкался ко второму и третьему этажам. Из входа наружу посыпались солдаты, те, кто находился на самом верху, вопили от ужаса. Коробился накаленный металл.
