сволочи?
Жанна вырвалась из его рук, скакнула в ванную и закрылась на защелку.
— Не-ет, так это вам не пройдет! — бушевал под дверью Рогов. — На все пойду, но вас, гадов, достану! С волчьим билетом козла вонючего из ЦК выкинут…
Жанна со злыми слезами оттирала отпечатки с зада, но они все так же отражались в зеркале — «Уплачено. ВЛКСМ». Жанне казалось, что сам черт приложил к ней свое копыто, и оно жгло, как клеймо.
Назавтра Рогов явился в ЦК комсомола с заявлением на двух страницах. В нем подробно расписывались пьянки жены с начальником, фигурировала белая «Волга», вечерами привозившая ее с работы, а также отпечатки на заднице.
Заявление заканчивалось словами: «Прошу оградить мою семью от оскорблений со стороны заведующего отделом Б. Козловского, который незаслуженно его возглавляет, и принять соответствующие меры. С женой я разберусь сам».
— Откуда вы знаете, что это был Козловский?.. — стараясь быть серьезным, спросил Рогова первый секретарь.
— Так ведь это его «Волга» привозила жену! — подскочил Рогов. — А печати? Она что, сама себе их поставила?
— Разберемся, — положил заявление в отдельную папку первый. — Можете не сомневаться, накажем по всей строгости. А вашей жене придется написать заявление. По собственному желанию!
— Напишет, — пообещал Рогов. — Она у меня теперь все напишет.
На бюро разговор был суровый. Зачитали заявление, заслушали путаные объяснения Козловского, обменялись парой-тройкой реплик — и единодушно проголосовали за снятие с должности.
— Ну, ты даешь! — сказал первый, когда остался с Козловским с глазу на глаз. — Секретаршу проштемпелевал! Умри, лучше не сделаешь: «Уплачено. ВЛКСМ»! Ладно, мы здесь с ребятами посоветовались — пойдешь на автозавод заместителем директора. Учитывая, так сказать, ситуацию… Но и Рогов молодец, скажу я тебе.
— Писатель, — усмехнулся Козловский.
— Почему писатель? — посмотрел на него первый.
— Заявления хорошо пишет. Неужели он думает, что Жанна с ним останется?
— Жалеешь? Да, любит наш брат на бабе погореть. Забудь о ней. В историю ты уже вошел, надо выходить на новые рубежи. Штампик на память взял?
— А как же.
— Дай сюда.
Первый повертел в руках штамп, будто увидел его впервые в жизни.
— Говоришь, хорошо на ягодицах отпечатывается? Нужно было тебя председателем в комитет по изобретательству….
Они захохотали.
Жанна в скором времени с Роговым развелась и уехала к сестре в Москву. Борис Козловский начал делать новую карьеру, друзей при власти у него хватало. Один Рогов остался на прежней должности младшего научного сотрудника в проектном институте. Он не вышел из комсомола, и ежемесячно в членском билете ему ставили штамп: «Уплачено. ВЛКСМ».
Автограф
Фотографа газеты «Нарочанская заря» Сергея Козелькова знали в районе многие. Молодой, улыбчивый, обходительный, он умел понравиться, и не только женщинам. «Смотрите в объектив… Подбородок повыше… улыбочку… еще раз… готово!» Его снимки озера Нарочь частенько мелькали в республиканской печати, один раз были в журнале «Огонек». Нарочь задумчивая. Нарочь разгневанная. Дети на берегу Нарочи. Старый дед в старом челне. Солнце, садящееся в Нарочь.
Козельков был мастером своего дела. Работал он сутками. Днем носился с кофром, набитым аппаратурой, ночью сидел в лаборатории, проявляя пленку и печатая фотографии. Он держал в лаборатории раскладушку, кипятильник с кружкой, чай в жестяной коробке, сахар. Что еще холостяку надо?
Начальство к Козелькову относилось хорошо. Работает человек, имеет неплохую копейку, зачем ему мешать?
В последнее время большую популярность приобрели в городе фотопортреты, сделанные Козельковым. Кому не хочется полюбоваться на себя, любимого? Приходишь усталый домой, съедаешь на кухне тарелку борща, включаешь телевизор, садишься в кресло — и вдруг видишь себя за стеклом в книжном шкафу. Мудрый взгляд. Лучший свитер. Буйная головушка подперта рукой. И глаза твои, и нос, родные морщины, дорогие усы, оттопыренное ухо тоже не променяешь ни на какое другое. Хорош! А мастеру отдельное спасибо. Поднимем чарку за его здоровье, подмигнем своему портрету — будь здоров, парень!
К Козелькову на фотопортрет записывались в очередь. Он завел отдельный блокнот для клиентов.
— Конец августа устроит?
— Ну что ж… Если нельзя раньше, пускай август…
— Цену знаете?
— Нам чтоб хорошо было.
Правильно, бедным портреты не нужны. Но Козельков в каждом случае обязательно обговаривал цену. Богатые часто забывают о деньгах. Если у человека много денег, он уверен, что и другие в них не нуждаются.
Чем выше Козельков заламывал цену, тем больше людей к нему шло. И Козельков не удивлялся.
— Настоящее искусство стоит дорого, — говорил он друзьям.
По меркам городка жил он на широкую ногу. Машина, хороший телевизор, компьютер, несколько костюмов, из-под модной рубашки выглядывает золотой крестик на золотой цепочке. На безымянном пальце левой руки «печатка». В отпуск он ездил на юг, жил в дорогих отелях, привозил оттуда снимки хорошеньких девушек под пальмами.
— Кто умеет, тот имеет, — говорили в городке. — Но уж и жениться пора, под тридцать парню.
— Некогда! — усмехался Козельков. — Завтра опять в командировку.
Жил он в отдельной комнате в общежитии, собирал деньги на кооперативную квартиру. Редактор газеты, Иван Степанович Буйко, побаивался, что способного фотографа сманят в столицу, сквозь пальцы смотрел на печатки-крестики, на фотопортреты, которые Козельков делал, конечно, в рабочее время.
Но и Козельков не лыком шит. Первым он сделал портрет редактора. На круглом лице нос картошкой, прищуренные глазки, как у хряка, не при Иване Степановиче будь сказано, за щеками не видно ушей, и бородавка под носом кажется больше, чем на самом деле, но все равно портрет редактору нравился.
— Пусть работает, — кряхтел он. — Кто нашу Нарочь лучше снимает? Никто.
У Козелькова были фотографии голых девиц, и таких девиц — голова кругом, но ни Ивану Степановичу, ни коллегам, ни соседям по общежитию эти снимки он не показывал. В редакцию Козелькову часто названивали мелодичные женские голоса — с московской наглецой, с украинской напевностью, с российским «знат и «быват». Один голос был с явным грузинским акцентом. Или армянским.
— Пригласил бы в гости свою азербайджанку, — сказал ответственный секретарь Гриша Лавринович, когда Сергей положил трубку.
— Зачем? — удивился Козельков.
— Портрет на фоне Нарочи сделаешь.
— Есть у меня ее портрет.
Да, коллекция у Козелькова была, но Лавринович дедову золотовку так не берег, как Сергей эти
