— А что жена?
— Да ничего, спала с дочкой. Я, правда, ключ сломал, повернул не в ту сторону. Пришлось ихним инструментом взламывать. Мы же в четыре утра приехали. А жена говорит: «Ты чё так рано?» Я говорю: «Ничё, бабки давай». Отдал им деньги и ручкой помахал.
— В частном секторе живешь?
— Вчера отдельный домик сняли. Завтра в другое место уедем. Ну их с ихним Коктебелем…
Он допил пиво.
— Сегодня в кабак не ходи, — сказал я.
— Да я и не собираюсь. Пивком оттянусь. Но скажу я тебе — нормальному человеку отдохнуть негде. Поехали в Анталию — там выпить не с кем. Приехали сюда — беркуты. Козлы вонючие! — выругался он в спину спецназовцам, которые кругами ходили возле кафе.
— Двести баксов — немалые деньги, — покачал я головой.
— За хороший отдых денег не жалко, — сказал он, поднимаясь. — Ну ладно, давай.
— Давай.
Покачиваясь, он пошел в сторону причала. На некотором отдалении за ним двинулись беркуты.
Я смотрел на пеструю праздную толпу, фланирующую по набережной, и думал о том, что прежнему Коктебелю уже не возродиться. Исчез навсегда в реке времени.
Впервые я приехал сюда лет двадцать назад. Вступил в Союз писателей, и мне сразу предложили путевку в Дом творчества. Тогда это воспринималось как должное. Я был молод, холост, самоуверен, — как раз для Коктебеля. Выразил, правда, недовольство, что вместо августа путевку выделили на сентябрь, но в Литфонде передо мной извинились, и я успокоился. В этом же заезде отдыхали два белорусских аксакала — Микола Лобан и Макар Последович. Обоих я знал: с одним некоторое время работал в Институте языкознания, о втором делал юбилейную передачу на телевидении.
И они пригласили меня вечерком к себе в гости. Голому собраться — только подпоясаться. Я заскочил в магазин, постоял в раздумье перед вино-водочным отделом: что брать и сколько? По трезвому размышлению, взял две бутылки водки. Одну выставлю на стол, вторая на всякий случай полежит в сумке.
Деды встретили меня, усадили за стол и открылись, что ездят они сюда в сентябре исключительно на ход ставриды. В сентябре подходят к берегам косяки рыбы, и они ловят ее на самодур. Местный киномеханик вывозит их ранним утром на лодке в море, а там только успевай забрасывать и тащить.
Макар Ничипорович провел меня в ванную, где стояли два ведра с засоленной рыбой, достал ставридку и показал, как надо с ней управляться. Это была феноменальная закуска: нежная, тающая во рту, с острым морским запахом.
Мы быстро уговорили одну бутылку, я тут же достал вторую.
Микола Павлович, немногословный, обстоятельный, суровый, как прокурор, посмотрел на Макара Ничипоровича, тоже не интеллигента в смокинге, и сказал:
— Добрый будет писатель.
Макар Ничипорович согласно кивнул головой.
На меня, который тогда больше интересовался козочками, загорающими на пляже, нежели своими рассказами, эти слова произвели неизгладимое впечатление. И в последующие годы я все делал для того, чтобы дедам, вскоре друг за другом отошедшим в горние выси, не было за меня стыдно.
Да, иная была водка в том Коктебеле, иная закуска, да и козочки, скажу я вам…
С одной из них ночью мы отправились на Карадаг.
Как-то после обеда я подошел к бочке выпить пива, взял кружку и встал рядом с длинным парнем, держащем на поводке здоровенного ротвейлера.
— Слышь, — сказал парень, — у меня сегодня день рождения. Приглашаю.
Он был пьян, но не очень.
— Куда? — спросил я.
— На Карадаг, — махнул рукой парень, — я там егерем. Вон, видишь распадок между горами? Прямо туда рули, и выйдешь к нашему дому. Но постарайся придти засветло. В темноте заблудишься.
— Ладно, — сказал я. — Тебя как звать?
— Андрей.
— Часов в восемь приду. С девушкой можно?
— Конечно! — хлопнул меня по плечу Андрей. — Подарков не надо. Гулять будем!
Ротвейлер, с тревогой заглядывающий ему в лицо, вспрыгнул передним лапами на столик и обнюхал меня. Затем он снова уставился на хозяина.
— Сейчас пойдем, — сказал ему парень. — Ты из Дома творчества?
— Откуда ты знаешь? — удивился я.
— Видно, — ухмыльнулся Андрей.
Ротвейлер гавкнул с тоскливым подвывом.
— Иду, иду, — поднял руки, сдаваясь, Андрей. — Значит, книжку свою подписывай и приходи. Погуляем.
Собака дернула и потащила хозяина по дороге, уходящей к Карадагу.
После ужина я и Катерина отправились на Карадаг. Проселочная дорога петляла между виноградников. Я с беспокойством поглядывал на небо — южная ночь накрывает землю, как одеялом, и всегда внезапно. Катерина беспечно прыгала рядом, ей было глубоко наплевать, заблудимся мы или нет. Мне это нравилось.
К огромному дому, похожему на сарай, мы подошли уже почти в темноте.
— Вроде, сюда, — сказал я, с сомнением глядя на мрачную громадину строения. — Но где же дверь?
— Вон ворота, — показала Катерина.
Я потянул железное кольцо на себя, ворота со скрипом отворились, и я в ошеломлении замер. Передо мной был длинный ряд столов, теряющийся вдалеке, за ними сидело человек двести, не меньше. В одном конце пели, в другом пили, и на нас никто не обращал внимания.
— Я боюсь!.. — крикнула в ухо Катерина, прижавшись ко мне упругим бедром.
Подскочил знакомый ротвейлер, обнюхал нас и галопом умчался в глубь помещения.
— Где Андрей? — спросил я человека, повернувшего к нам красное лицо.
— Спит, — сказал человек и двумя руками отодвинул от себя соседа. — Садись.
Мы с Катериной свободно уместились рядом с ним.
— Андрей нас приглашал, — сказал я человеку.
— Сюда можно без приглашения, — засмеялся он. — Ешь и пей, все, что видишь, твое. У нас просто.
На столах в бутылях стояло белое и красное вино. Мы чокнулись с соседом и выпили.
— Сколько Андрею стукнуло? — спросил я.
— Тридцать. Или тридцать пять. Старый уже, а не женится. Твоя подружка красивая.
— Козочка, — сказал я.
Катерина стукнула меня под столом ногой.
— Хорошая козочка, — сказал я.
Катерина фыркнула и отвернулась. Когда она сердилась, ее темные раскосые глаза становились желтыми, что мне тоже нравилось.
Я огляделся. Да, пир был настоящий. Столы ломились от жареных поросят, кур и индюшек, в блюдах лежала истыканная вилками запеченная толстолобая кефаль, миски были заполнены фаршированными перцем и баклажанами, из кастрюль выглядывали крупные початки сваренной кукурузы. Круги сыра, горы овощей и фруктов, кувшины с простоквашей и квасом… У меня голова пошла кругом.
— Откуда он такой богатый?
— Это не он богатый, а его мать, — сосед показал глазами на женщину, сидевшую в торце стола.
Я присмотрелся. Да, это была истинная хозяйка. По мановению ее руки молодки-разносчицы разлетались в стороны, как брызги. Я поймал ее мимолетный взгляд — и мне стало зябко.
— Андрей проснется? — спросил я соседа.
