Я ощутил неодолимую тоску по своим рекам — Днепру, Неману, Припяти, Ислочи, Цне. И пусть они загажены радиацией и мазутом, пусть берега их давно не те, что сорок лет назад, пусть вокруг твоей палатки за ночь не вырастает штук пять подосиновиков и не встречает тебя у выхода из нее недовольный бобер, сочинским красотам до этих рек далеко. Не только сочинским, но и майамским, хотя там я не был. Саня зовет к себе в гости, но как туда выбраться бедному писателю? Бедные и глупые, сказал Усман Ильгизарович, и был абсолютно прав.
По ночам время от времени я просыпался от булькающих звуков. Поначалу сосед наливал водку в стакан, затем стал пить из горла. При этом он совсем не закусывал, что вызывало беспокойство.
— Как симпозиум? — спросил я Усмана Ильгизаровича, когда он ненадолго пришел в себя.
— Идет.
— Вы один в делегации или еще кто?
— Министр и профессор. Тоже книга ему пишет.
Мне сравнение не понравилось.
— Я министрам книги не пишу, — сказал я. — Они умные, пусть сами пишут.
— Наш министр дурак, профессора с собой возит. Слушай, татары агрессивный народ! Ты против нас ничего не говори.
— Молчу, молчу.
— Слушай, какая моя жена злющая! Зачем, говорит, вторая жена взял? А я не только вторая, я и третья взял. Медсестра у нас. Я ее изнасиловал, теперь тоже дочка растет. Красивая!
— Дочка или жена?
— Оба красивая. Но таких, как ты, жены не любят.
— Почему? — отчего-то обиделся я.
— Ты добрый, красивый — зачем такой жене нужен? Любая жена ругаться должна. Тогда она понимает, что настоящий жена.
— Ругаться на любого можно.
— Э, нет! — хитро прищурился Усман. — Она тебя ругает, ты ее стукнешь — тогда любовь. Моя старая жена очень злющая!
Он уважительно покачал головой.
— Плохо, что вы уже три дня ничего не ели, — сменил я тему.
— Вечером банкет, — сделал попытку встать с кровати Усман. — Селезенку вырезали, совсем иммунитета нет. Пока неделя не попью, не могу остановиться. Но какая эта еврейка умная! Один раз смотрела на меня и говорит: «У тебя селезенка гниет!»
— Старая?
— Старше моей жены. Слушай, а я тоже еврей!
На нетвердых ногах Усман Ильгизарович подошел к зеркалу, посмотрел на себя.
— Какой же вы еврей? — сказал я. — Вы татарин.
— Мой дед двести лет назад из Палестины еврейку привез. Ты Коран знаешь? Евреи и арабы — это одно и то же.
Для меня новость была несколько неожиданной.
— Как это — одно и то же?
— Один народ, только разной дорогой пошел, — никак не мог оторваться от зеркала Усман Ильгизарович. — Слушай, морда какая красная. Дурак!
— Передохните немного, — посоветовал я, — поешьте, поспите, погуляйте. Море успокоилось, можно купаться. Вода девятнадцать градусов.
— Я здесь в прошлом году на симпозиум был, купался, — поморщился Усман Ильгизарович. — Писатель бедный, врач бедный — это неправильно. Я тебе говорил, что не беру деньги?
— Говорил.
— Пусть те берут, у кого нет денег. — Он выжидательно посмотрел на меня.
— Правильно, — согласился я. — Вы в Америке были?
— В Швейцарии был, — Усман Ильгизарович тяжело сел на диван. — Красивая страна, как Татарстан.
— У меня друг в Дагомысе родился, теперь живет в Америке, — объяснил я свой интерес к заморской стране.
— Там тоже можно жить, — махнул рукой Усман. — Слушай, вчера дождь был?
— Был.
— Жена говорит: «Зачем билет на самолет взял? Пропадешь, дурак!» Сейчас погода хорошая. Сидит дома, ругается.
Мне показалось, что Усмана Ильгизаровича устраивают все три жены. Одна сидит дома и ругается, вторая и третья воспитывают детей.
— Слушай, прилечу Алпатьевск, не знаю, к какой жене идти, — признался он.
Здесь я ничего не мог посоветовать.
— Слушай, тот белорус тоже молчал. Хороший человек. Но немножко пил.
Усман Ильгизарович достал из-за спинки дивана бутылку.
— Я иду на пляж, — сказал я.
— Как хочешь, — он глотнул из горлышка. — Татарки злющие, говорил?
— Конечно.
— Зато очень красивые. Еврейка видел?
— Видел.
— Тоже красивые, но наши лучше. Очень злющие! Твоя жена кто?
— Русская, — понял я.
— Совсем плохо, — поцокал он языком. — Слушай, дураки мы! Сколько девушек гостиница, а ты один ходишь.
Кроме двух-трех потасканных проституток, девушек в гостинице я не видел, сезон кончился. Но спьяну всякое показаться может. Хотя, был бы здесь Саня, он нашел бы девушек. Вернее, они бы его нашли.
— В Майами девушек много, — вздохнул я.
— Всюду много, — стал надевать штаны Усман Ильгизарович. — Я один ресторан пришел — кругом девушки. Жена, дурак, боится, что я к молодой уйду. Зачем уходить? Всюду жить можно.
— Хорошо там, где нас нет, — сказал я.
— Неправильно говоришь: там, где нас нет, плохо, — внимательно посмотрел на меня Усман Ильгизарович. — Лучше еще здесь немного поживем. Умру, от трех жен хоть что-то останется.
Татарин был прав. Неважно, где мы живем — в Москве, Сочи, Алпатьевске или Майами, — но что-то от нас должно остаться.
Он вновь уснул, и вскоре раздался междугородний телефонный звонок.
— Алло, это Дагомыс? — услышал я довольно приятный женский голос.
«Жена, — понял я. — Но которая?»
— Да, — сказал я в трубку, — Дагомыс.
— Не будете ли вы столь любезны пригласить Усмана Ильгизаровича?
— Минутку.
Я с сомнением посмотрел на Усмана. Добудиться его вряд ли было возможно.
— Знаете, — сказал я, — по-моему, он спустился на пляж.
— На пляж?! — женщина на том конце провода была явно обескуражена. — У вас там хорошая погода?
— Это же Сочи, — сказал я. — Плюс двадцать, и море спокойное.
— Замечательно, — сказала жена несколько упавшим голосом. — Вы сосед Усмана?
— Ну да, — кивнул я, — мы здесь работаем, но иногда удается выбраться на море. А с кем я разговариваю?
— Это жена Усмана Ильгизаровича.
По ее тону я понял, что это старшая жена, настоящая.
— Я передам, что вы звонили.
