удивился бы.
Я знал, конечно, что Фёдор Модестович акула, оторвавшая от громадного тела тонущего кита жирный кусок, но встреч с ним не избегал. Всё-таки он не самая большая акула. И не самая отвратительная. Начинал он простым рыбаком, плавал по северным морям. Но как из рыбаков попадают в начальники, не распространялся. Впрочем, у каждого нынешнего хозяина свой путь наверх. Кто торганул цветами и скупил ваучеры. Кто коробку из-под ксерокса вынес. А кто удачно стрельнул. Везёт, как говорится, сильнейшим. И выжившим.
Я нисколько не сомневался, что Фёдору Модестовичу вновь что-то понадобилось от меня, и со спокойной душой отправился в ресторан.
Швейцар, топтавшийся у входа в «Голд-палаццо», был похож на Пушкина, каким его рисуют современные художники: крылатка, высокий котелок, бакенбарды.
«Артистичное заведение, — подумал я. — А если ещё хорошо накормят…»
Подкатил здоровенный джип с тонированными стёклами, из него медленно выбрался Фёдор Модестович.
— Этот самый и есть? — близоруко прищурился он, рассматривая золочёные ручки на двери ресторана. — Ты что, ходишь сюда?
— Карточкой располагаю, — не стал я вдаваться в подробности.
— Езжай, — махнул рукой водителю джипа Фёдор Модестович. — Потом позвоню.
Джип уехал. Фёдор Модестович, не замечая швейцара, взялся за ручку двери.
— А вы к кому? — остановил меня швейцар.
— У меня карточка, — мрачно сказал я.
Швейцар заколебался, но всё же отступил в сторону.
— Этот со мной, — бросил Фёдор Модестович через плечо. — Не отставай.
И мы стали подниматься по широкой лестнице с перилами под старину. По обеим сторонам её обрамляли венецианские зеркала.
— Не могут человеку удобства создать, — кряхтел Фёдор Модестович, поднимаясь. — Понаделают лестниц — а зачем?
— Заказывали? — предстал перед нами осанистый метрдотель во фраке.
— Вон туда, — показал пальцем на столик у стены Фёдор Модестович. — Хозяин у себя?
— Непременно будет, — склонил голову метрдотель.
Мы сели. Подлетел официант с двумя стопками толстых карт. Я открыл одну из них.
— Да не смотри ты туда, — поморщился Фёдор Модестович, — и так расскажут. Или здесь одни немые работают?
Я хохотнул. Мне нравился юмор Фёдора Модестовича. Даже не юмор — манера обращения с лакеями. Он их не замечал.
— Подь сюда, — поманил пальцем официанта Фёдор Модестович.
Тот услужливо склонился перед ним.
— Подай пока джин-тоник. Двойной. Дабл? — посмотрел он на меня.
— Дабл, блин, — кивнул я.
Я мельком посмотрел карту, но всё же заметил чёрную икру с гречишными блинами. Это следовало заказать всенепременно.
— Ну и что ты тут нашёл? — оглянулся по сторонам Фёдор Модестович. — В «Метрополе» лучше. Да и в «Праге».
— А вот поедим, тогда узнаете, — сказал я. — Боря не подведёт.
— Какой Боря?
— Знакомый.
— Ну-ну.
Фёдор Модестович отложил трубочку и залпом выпил аперитив до дна.
— Ты лучше скажи — книгу про меня написать можешь? — сказал он, отдышавшись.
— Книгу? — посмотрел я на него. — Книгу о ком угодно можно написать.
— Нет, я серьёзно — хорошую книгу страниц на триста. Я заплачу.
В этом была главная закавыка. Фёдор Модестович готов был удавиться за копейку.
— Сколько? — спросил я.
— Договоримся.
— Я как-то слышал байку о графе Тышкевиче. Он заехал в корчму, хотел поесть, но не сторговался с корчмарём. В корчме в это время сидел местный писарь, который написал стишок: «Ехал пан Тышка, была у него голодна кишка, долго торговался, на три копейки не сторговался и уехал голодный, как пёс».
— Кто такой Тышкевич?
— Магнат. Царь Николай Второй его обозвал «золотой свиньёй».
— За что?
— Не дал в долг денег.
— Сколько?
— Миллион.
— Всего-то?!
— Так то был миллион золотом.
— Сейчас у Абрамовича этих миллионов… — махнул рукой Фёдор Модестович. — Но ты не ответил. Берёшься за книгу?
За книгу мне браться не хотелось. Но и Фёдору Модестовичу сказать об этом было нельзя.
— Работы много, — вздохнул я.
— А ты после работы.
Вообще-то я знал манеру Фёдора Модестовича брать нахрапом, но сейчас мне она не понравилась.
К счастью, подошёл официант принимать заказ. Я с блюдами уже определился, но скромно молчал. Фёдор Модестович долго гонял официанта по всей карте и остановился на телятине на веретене.
— А пьём что? — взглянул он на меня исподлобья.
— Водку, — хмыкнул я.
— Может, коньяк? Или виски? Ты не стесняйся.
Я стесняться не собирался.
— Икра с гречишными блинами, шашлык из осетрины и овощи на ваше усмотрение, — продиктовал я официанту.
— Какие такие блины? — сурово нахмурился Фёдор Модестович и взял в руки карту. — Где ты их нашёл?
Я пожал плечами. Официант усмехнулся. Фёдор Модестович полистал карту, но блины не нашёл.
— Короче, неси что хочешь, — бросил он карту на стол. — Но цены здесь, я тебе скажу…
Возразить на это было нечего. Да где они сейчас нормальные?
— С моим заработком по ресторанам не походишь, — сказал я.
— А что? — покосился на меня Фёдор Модестович.
— Бедный.
— Ты не бедный, ты нищий, — поставил меня на место миллионер. — Писатели сейчас вообще никому не нужны. Тебе книгу предлагают писать? Пиши.
Я крякнул. Может, и были времена подлее, чем нынешние, но мне от этого не легче. Пей свою чашу, пей. И заедай икоркой с блинцами.
— В Польше мне халибут понравился, — сменил я пластинку. — Там его зажаривают в кипящем масле. Можно есть прямо с костями.
— Что за халимон? — без особого интереса спросил Фёдор Модестович.
— Палтус.
— Этого мы тоже берём, — усмехнулся рыбный магнат. — С угрём никак не налажу дело. Ел угря-то?
— Приходилось.
