Всех, да не всех… Бондарь, крутанув колесом, пустил вдогонку ведомому «мессеру» ответную порцию бронебойного свинца. Очередь не причинила самолету никакого вреда. Но, видимо, внимание фашистского летчика Бондарь на себя успел-таки обратить. Фашист не спеша развернулся, видимо, по ходу пытаясь сообразить, что за букашка там, на земле, осмелилась огрызнуться в адрес непобедимого аса.
С такой малой высоты немецкий летчик наверняка заметил фигуру Бондаря. Все полегли кто куда, стараясь зарыться поглубже в спасительную жижу, а этот вызывающе торчал один в поле воин, со своей импровизированной зенитной установкой.
VIII
Старший сержант, словно испугавшись, что фриц сейчас улетит, так и не дав ему второй попытки, вдруг призывно замахал ему руками. Потом, согнув свою правую в локтевом суставе, Бондарь стукнул по ней левой. Соорудив эту недвусмысленную композицию, он величественно потряс ею в воздухе, прицелив торчащую правую прямо в немца. Как выяснилось, зрение у фашиста оказалось хорошее. Так же верно он воспринял немое послание, столь наглядно продемонстрированное Бондарем. Более того, международный язык, на котором так доходчиво изъяснился сержант, по всему, здорово задел немчуру. «Мессер» вдруг взял резко вверх и взвился свечой к серой пелене туч. У самой облачной кромки, как у грязного потолка, он мастерски вошел в «мертвую петлю» и по изящной дуге ринулся к земле. Бойцы, как завороженные, следили за тем, что вытворял в воздухе немец. Действительно, ас, будь он трижды проклят. Страх нагоняет, показывает: вот, мол, смотрите, с кем вы связались, сейчас, мол, ваша смерть и пожалует.
Наблюдал за ним из своей землеройной позиции и Аникин. Он уже понял замысел немца. Летчик до метра рассчитал траекторию выхода из «мертвой петли». Дуга ревущей, обвешанной крестами машины должна была разомкнуться как раз над их головами. Тогда немец и пройдется еще разок по ним своей авиационной пушкой, только теперь уже наверняка. Фашист приготовил свою «мертвую петлю» для них и теперь готовился закинуть ее на манер лассо и затянуть удавкой на шее отделения. А все из-за Бондаря, будь он неладен.
— Богдан Николаич!… Прячься! Прячься!… — закричал Аникин что есть силы. Бондарь ничего не слышал, кроме стремительно нарастающего рева. Самолет, уменьшившийся в вышине до еле заметного крестика, падая, вдруг ужасающе вырос. Он продолжал расти, заполнив невыносимым ревом моторов полнеба. Раскинув свои хищные черные крылья, «мессер» несся прямо на Бондаря. И тут сержант открыл огонь. Пригнувшись, вцепившись обеими руками в пулемет, Бондарь жал на курок с такой силой, как будто от этого зависела интенсивность и точность стрельбы.
Очередь, пущенная в сторону «мессера», нащупала машину не сразу. Летчик успел пустить ответную ленту трассеров. На миг две эти ленты пересеклись в воздухе. В следующую долю секунды пули «дегтяря» словно выпутались из цепкой вязи немецкой пушки и ударились в нос самолета. Брюхо фюзеляжа испещрила целая горсть дырок и вмятин.
Бондарь, поворачивая свое колесо, до последней свинцовой капли выжимал боезапас из своего пулемета. Самолет черной тенью пронесся над ними. Показалось, что попадания Бондаря не нанесли «мессеру» никакого урона. Но откуда-то из хвостовой части удалявшейся машины вдруг повалил черный дым, и ровный ход ее как-то рвано дернулся. Весь «мессер» полыхнул огненно-рыжим пламенем и, будто наскочив на невидимую воздушную кочку, неловко кувырнулся и врезался в землю. Столб огня и иссиня- черного, как смола, дыма поднялся в серое небо.
IX
— А здорово Богдан Николаич того «мессера» запалил… — произнес вдруг Зайченко. — Будто полено какое-нибудь… сосновое…
Все согласно и дружно закивали. Бондарь довольно хмыкнул и смущенно потупился. Не привык он к похвалам в лицо.
— А мы так и не обмыли «мессера»-то… — как-то задумчиво, интригующе продолжил Зайченко.
Похоже, что не одному Аникину разговор о колесе напомнил о сбитом Бондарем «Мессершмитте». Зайченко вдруг оттянул ворот своей телогрейки и достал оплетенную лозой бутыль. Объему в ней было не меньше двух литров. Сквозь решетку лозняка в тусклом свете горящего пламени проглядывало темно- рубиновое содержимое бутыли.
Тесное пространство блиндажа запрудили восхищенные возгласы и междометия.
— Ну ты даешь, Зайченко!…
— Чисто фокусник!…
— Это чё это?… Вино, что ли? — на лице Попова изобразилась явная досада.
— Дак это ж компот. Вот бы первача.
— А ну, давай, раскупоривай… Щас попробуем, что за компот…
— Э, может, кружки возьмем.
— А ты чё, с микробами?
— Щас я те сделаю микроба, под глазом…
— Ладно, хорош митинговать, — по-командирски осадил Аникин закрутившиеся вокруг бутыли разговоры. Приняв драгоценный груз из рук торжествующего Зайченко, Андрей вытащил из горлышка деревянную пробку. Духмяный до терпкости аромат пахнул изнутри, сразу перебив кисло-резкую вонь сохнущих портянок. Это был не запах… какой-то небывалый цветочно-медовый аромат. Пахло тем самым, о чем говорил Зайченко, — весной, близким миром. Жизнью пахло. Все это и еще масса каких-то неуловимых, в глубине самой души запрятанных движений было собрано-сжато, упрятано в эту плетеную бутыль. Как запечатанный в лампу джинн.
— Ух ты, пахнет… — ошарашенно выдохнул Зайченко. Все дружно потянули носами и также дружно заохали. Даже на лице Попова, сторонника первача и противника компотов, разгладилась и исчезла гримаса недовольства.
— Теперь поняли, как в разведку боем надо ходить?… — торжествующе произнес Зайченко. Его просто распирало от произведенного эффекта.
— Ладно, разведчик… Завтра покажешь свою разведку боем… на правом берегу Днестра… — добродушно отозвался Аникин. — Думаю, к утру вино из голов наших чугунных выветрится. Так что давай, запускай, фокусник, свой трофей по кругу. Чего, в самом деле, с кружками заморачиваться… Тебе и начинать. Как добывшему трофей.
— Тем более что закуски на него не требуется. Это ж компот… — гнул свою линию Попов.
X
Зайченко, вмиг посерьезнев, проникшись, так сказать, порученной миссией, с той же торжественностью сделал порядочный глоток.
— Уф… пахнет она слаще, чем на вкус, — наконец произнес он, протягивая бутыль Попову. — Дед, который бутыль мне дал, сказал, что бьет она по ногам хорошо.
— Да кто она, Зайченко? Это ж вино — оно… — спросил Попов, принюхиваясь к горлышку. Его уже толкали в бок, требуя не тянуть резину.
— Кто-кто… Она… — Зайченко, блаженно утирая губы, кивнул в сторону бутыли. — Лидия… Дед тот все Лидией склянку называл.
— Так мы, выходит, по кругу Лидию пустили, — хихикнул разрумянившийся Попов. И тут же получил порядочный тычок в плечо, от которого чуть не кувырнулся с ящика с дисками для ППШ.
