— А ты меня?
Некоторое, довольно длительное время они молчали, вслушиваясь в дыхание друг друга.
— Можно я спрошу? — Василий попытался унять сумбур в голове.
— Ты и так всё время спрашиваешь. Ну, спрашивай...
— Ань, тогда у тебя дома... что это было? — и замер, чуть ли не зажмурился.
— Не знаю, дура я была, вот что. Мне показалось, что я именно так должна поступить. Хотелось чего-то... сама не знаю. Теперь стыдно, дура и всё!..
— Да нет, это я дурак был. И Брагин этот появился...
— Он всегда появляется, ты что, не замечаешь? Может, и сейчас наш разговор слушает.
Василий даже вздрогнул от такого предположения. И тут же стало стыдно от собственного малодушия. В конце концов, договор он не нарушал.
А может, нарушал? В зале консерватории... Или — двенадцатым этюдом Шопена?..
— Аня, я тебя никому не отдам, — твёрдо сказал Василий.
— А я ни к кому и не ухожу, — спокойно, будто они триста лет живут вместе, ответила Аня.
— Наверное, мне с ним всё-таки придётся драться.
— Зачем? Чтобы он изуродовал тебя? Мне этого не надо.
— Мне надо. Иначе он всегда будет стоять между нами. Да ещё Вознесенский этот.
— У вас же пари.
— Не пари, а договор.
Аня вздохнула так, что у Василия сжалось сердце. Нужно было задать ещё один вопрос. А он почему-то застревал, Василий боялся обидеть им возлюбленную, но всё же решился:
— В тот день, когда я так трусливо ушёл, вы там остались... — и не смог договорить до конца.
— За кого ты меня принимаешь, Морозов?! — так и есть, Анин голос плеснул обидой и болью, и Василий от досады прокусил себе губу: ну что за идиот? Одна ошибка за другой!
— Аня, прости, я вовсе не хотел...
— Ты, Вася, ещё ему расскажи! Может, по вашему джентльменскому соглашению вы ещё рассказывать друг другу должны, кто и чего добился на любовном фронте?! Расскажи, Вася, и лучше всего при Вознесенском. Представляю, его сальную физиономию!
— Ань, что ты! Да никогда! Ты самая лучшая! Ты просто идеал!
— А ты Морозов!.. Маэстро... — не договорив, она бросила трубку.
И Василий чуть не бросил. В стену.
Сколько же может ещё продолжаться такое состояние? Но тут его осенило: ещё полгода! Потом Брагин уедет поступать в институт. Вроде бы собирается на физкультурное отделение университета. И у Василия с Аней будет ещё целый год. А до этого? Трусливо ждать, когда ситуация разрешится сама собой? Но что-то подсказывало: сама собой она не разрешится. Где-то наложится минус на плюс и будет либо короткое, либо долгое замыкание.
Выдержав паузу, он снова набрал номер Гордеевых, услышал на другом конце дыхание Ани и, не дожидаясь ответа, выпалил:
— Аня, я хочу, чтобы ты знала, я люблю тебя, люблю больше всего на свете, больше музыки, без тебя вся музыка теряет смысл! Прости меня...— и теперь сам первым отключился.
Каникулы прошли в мучительной тоске. Изольда Матвеевна в эти дни уезжала на родину, куда-то в Поволжье, а это значило, что встреч в музыкальной школе не будет. Работать не хотелось, и во все эти дни Василий только пару раз садился за инструмент, чтобы нехотя «проковырять» конкурсную программу. Пытался сочинять, но вдохновения
