он теперь знает, что жена его сошлась с симпатичным порядочным человеком… И это его в какой-то степени утешает…
— Леша, ты взял сигареты? — спрашивала блондинка. — Я без сигарет не могу…
— Я загулял… — говорил он. — Ты, Гоша, не подумай, что я горький пьяница! Понимаешь, я загулял…
— Понимаю, — кивал я. — Ну и гуляй, а я-то причем?
— Он при чем?! — громко хохотал Новиков. — Ты, Гоша, и есть главная причина…
— Леша, поехали, — дергала его за рукав блондинка, я так и не запомнил ее имени. — Товарищ не хочет…
— Молчи, женщина! — командором гремел Алексей Данилович. — Женщины — зло! Их надо…
— Дай мне денег на такси, я домой поеду, — рассердилась блондинка, не расставаясь с пухлым пакетом.
— Скатертью дорога-а! — шутовски поклонился ей и развел руками Новиков и вдруг хорошо поставленным голосом на весь Невский затянул — Ямщик, не гони лошаде-ей, мне-е некуда-а больше спешить…
Я пешком отправился на Салтыкова-Щедрина. По тротуару мела поземка, ветер забористо завывал в водосточных трубах, раскатисто погромыхивало железо на крышах, в арках мерзко взвизгивали мартовские коты. Люди, зябко кутаясь в пальто с поднятыми воротниками, попадались навстречу. Я знал, что не шатаюсь, но голова была тяжелой, я уже представлял себе, как неуютно будет мне завтра утром. И, как всегда, принялся себя укорять: мне нужно было сегодня вечером перепечатать предпоследнюю главу книги о Кусто, а я вместо этого надрался! Но, с другой стороны, встреча с Новиковым должна была состояться. И то, что произошло, еще не самое худшее из того, что могло случиться. Кажется, он отступился от Вероники… Вообще-то, его не поймешь: бросается из одной крайности в другую! Только что лил слезы по потерянной жене и тут же снюхался с блондинкой… То грозился отомстить, назло забрать дочь в Москву, то великодушно отказывался от всего, толковал, что для него главное — это счастье Вероники…
Солидный такой, вид внушительный, а, подвыпив, распустил нюни и вообще вел себя как мальчишка… Я так и не составил о нем определенного мнения, и это меня раздражало: вместо важного серьезного разговора вся наша встреча вылилась в элементарную пьянку! И самое противное, что пить мне не хотелось, я снова пошел на поводу… Я вспомнил Острякова, ну почему я не такой, как он? Как это? Абсти- не-нт… Почему я не абстинент?..
Дверь открыла Варя. Она была в махровом халате, в волосах бигуди.
— Ого, да ты под мухой! — удивилась она.
— Под шмелем, — попытался сострить я, почувствовав назойливый гул в голове.
— Я тебя еще никогда не видела пьяным, — появилась в прихожей Вероника. — Петь будешь или плясать? А может быть, драться? — Глаза у нее веселые, она с трудом сдерживает улыбку. Оказывается, у меня клетчатая кепка надета задом наперед, а пальто незастегнуто.
Я засунул руку в карман и извлек оттуда сразу две визитные карточки, которые мне у такси дал Новиков.
— Он виноват, — сказал я, вручая одну карточку дочери, вторую — Веронике.
— Я так и думала, что он до тебя доберется, — помрачнев, проговорила Вероника.
— Он… ты знаешь, ничего мужик, — сказал я, снимая пальто. — Веселый детектив!
— Алексей? — удивилась Вероника. — Здорово же вы набрались, если он показался тебе веселым!
— Почему детектив? — спросила Варя.
— Я был у него под колпаком, — сказал я.
— Ты попал в милицию? — пристально посмотрела на меня дочь.
— Успокойся, Варенька, — сказала Вероника. — Георгий познакомился с моим бывшим мужем.
— Он бывший? — обернулся я к ней.
— Для меня — да, — сказала Вероника.
— Я тоже бывший, — вздохнул я. Мне вдруг стало жалко себя. — Был бывший, а теперь стал преемником…
— Кем-кем? — переспросила Варя. — Приемником? Ты, па, и вправду чуть живой!
— Он так назвал меня, — сокрушенно произнес я.
— Тебе плохо, Георгий? — спросила Вероника.
— Ему плохо, — сказал я. — Мне стало жалко и его.
— Ты хочешь, чтобы я к нему вернулась? — голос Вероники прозвучал спокойно, но меня по сердцу резанул страх.
— Я тогда повешусь, — сказал я.
Я думал, они засмеются, но дочь и Вероника переглянулись и уставились на меня. Потом они рассказали, что лицо мое стало белым.
— Зачем тебе все это было нужно? — во взгляде Вероники сожаление.
— Не знаю, — сказал я и прислонился к вешалке. — А ты всегда знаешь, что тебе нужно?
— Он еще попортит нам крови, — покачала головой Вероника и ушла в комнату, где что-то бормотал телевизор.
— Как же ты, па? — укоризненно посмотрела на меня дочь. — Опозорился перед Вероникой! Она так ждала тебя.
— Вот я, дома — пробормотал я, нащупывая ногой ускользающую тапку.
— Это не ты, — хмыкнула Варя. — Кто-то другой… Нашел, с кем пить!
— Он меня вызвал на дуэль, — вдруг развеселился я. — Кто больше выпьет.
— И кто же победил? — спросила из комнаты Вероника.
— Я сам пришел домой, а его увезли… — я прикусил язык, сообразив, что чуть было не проговорился. — Увез таксист.
— Выходит, вы пропивали меня? — появилась на пороге Вероника. Телевизор замолчал, наверное выключила.
Ну как им объяснить, что в жизни бывают такие ситуации, когда ты хочешь не хочешь, а становишься рабом обстоятельств? Думал ли я утром, идя на работу, что, возвращаясь, встречусь с мужем Вероники, а позже, в ресторане, буду чуть ли не целоваться с ним? Как ни крути, он заинтересованное лицо, от которого во многом зависит спокойствие Вероники и ее дочери Оксаны. Я вспомнил, как Новиков пьяно плакал, говорил, что любит жену и нипочем не отдаст ее мне. Потом последними словами поносил всех женщин, толковал, что у них в крови заложено коварство, мол, никогда нельзя им верить, а тем паче боготворить. Женщина по натуре своей существо лживое, ей несвойственна преданность, она сама не знает сегодня, что сделает завтра. Ну чего, спрашивается, не хватало Веронике? Дом полная чаша, дача в Репине, одевалась по последней моде, что ни попросит, он в лепешку расшибется, а достанет. Началось все из-за перевода его в Москву, вдруг уперлась: не поеду, и все! Видите ли, она обожает Ленинград, а Москва — большая деревня и ее быстро утомляет. Он тоже так думал, а приехал в Москву, понял, что там жизнь бьет ключом, большие дела решаются незамедлительно, если уж на то пошло, то это Ленинград — провинция!..
Говоря о своей любви к Веронике, он ни разу не обмолвился о ее чувстве к нему, по-видимому он полагал, главное, что он любит, а любит ли она его — это дело второстепенное. И причины их разрыва искал не в утрате чувств у жены, а в другом — в переезде в Москву, в разлуке. Когда он начал было высказываться о характере Вероники, стараясь очернить ее, я сразу же прекратил этот разговор, заявив, что, если он не перестанет, я встану и уйду. Больше он не задевал жену.
Когда моя Оля Первая ушла к Чеботаренко, мне и в голову не пришло разыскивать его и выяснять отношения, а вот Новикову, видно, это было необходимо. Он признался, что уже несколько дней искал со мной встречи. Ему мучительно хотелось что-то понять, в чем-то себя убедить. Просто взять и поверить, что жена его разлюбила, он не мог. Да и любил ли он ее? Скорее всего, он любил себя в ней, и взбунтовался в нем ярый собственник. Его пугала мысль, что привычный мир рухнул и теперь нужно создавать новый. Из его пьяных высказываний я понял, что Новикова устраивал бы и такой вариант: он, она и я. «Есть же у жен любовники, и они не разводятся со своими мужьями!» — восклицал он.
Я попытался ему втолковать, что он совсем не знает Веронику, она не из тех женщин, которые могут
