официантка принесла заказ. Мороженое тут подавали в стеклянных вазочках, сверху посыпанное шоколадной крошкой. Сок – в высоких стаканах тонкого стекла.
– С возвращением! – Гена в шутку приподнял свой стакан с соком.
– Спасибо. – Вока потянулся за своим.
– Чокаться будем? – улыбнулась Вика.
– Обязательно! – И Вока коснулся стаканом её стакана, стук получился глухой.
– Ну, да… Явно не хрусталь с шампанским, – рассмеялась Вика.
– Ну, все: хрусталь, шампанское, пошло-поехало, а про меня, конечно же, все забыли, и я здесь явно лишний… – с притворной грустью произнес Гена.
– Не лишний, а самый-самый нужный, – отозвалась Вика, касаясь своим стаканом его стакана.
– Не обижайся, старина! – Осторожно, чтобы не расплескать сок, тянул к нему свой стакан Вока. – С тобой мы уже виделись, а с Викой вот впервые… Хотя я и наслышан уже о ней!
– От кого это? – удивилась Вика.
– Да есть у меня агент-разведчик!
– Ну, ясно – Катюша чего-то наговорила! – вычислил Гена.
– Ну, так. Немного… Пару фраз, не больше.
– Неполная информация обычно додумывается и складывается в представление, порою не всегда объективное… – Явно умничала Вика.
– Ну, скажем, необъективность – это скорее не проблема малой информации, а предвзятое отношение к ней конкретного человека, связанное с его личными пристрастиями, – в манеру и тон ответил ей Вока.
Вика рассмеялась:
– Всё-всё, я больше не умничаю.
– Отчего же, приятно поговорить с умной и весёлой девушкой.
– Что, бывают и неумные?
Теперь рассмеялся уже Вока.
– Не знаю, я лично не встречал.
Разговор между ними стал протекать в полушутливой манере, как обычно разговаривают люди малознакомые, но явно симпатизирующие друг другу. Гена же, казалось, был чем-то отвлечен, думая о своем. Вика сделала безуспешную попытку вовлечь его в разговор.
– Нет-нет, вы очень мило беседуете, я только помешаю вам! – шутливо отмахнулся он.
Вскоре они расплатились и вышли из кафе. Вока предложил сходить в городской парк отдыха, посмотреть на новые аттракционы, которые были установлены, пока он служил, и о которых Катюшка прожужжала ему все уши.
– Я бы с удовольствием, но у меня скоро экзамены, а я ещё совсем не готова… – Вика перевела извиняющийся взгляд с Воки на Гену.
– Ученье – свет, причина уважительная! – Вока развел руками.
– Желанье дамы – закон, – улыбнулся Гена.
Вика взяла его под руку, и они все вместе неспешно направились по тротуару в сторону автобусной остановки.
– Вика это?.. – начал было Вока, когда они, проводив Вику до общежития, возвращались домой.
– Нет, Вока, не это, – не дал ему досказать Гена. – Мы познакомились с ней, когда я уезжал в деревню. Помнишь, почему я там оказался?..
– Помню, и что ты до сих пор?… Но она же замужем!
– Да, замужем, у неё ребенок… Но это ничего не меняет. Я по-прежнему люблю её. Ты можешь не верить, но это так.
– Кому-то, может быть, и не поверил бы, но только не тебе. Но нельзя же всю жизнь жить с этим чувством! Я не обвиняю тебя, но с этим надо что-то делать.
– Я пытаюсь! В последнее время даже стал молиться об этом, но пока всё напрасно. Я ничего не делал, чтобы влюбиться в Марьяну. Я просто увидел её – и всё… И больше уже не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме как о ней. Такое не проходит, лишь забывается… вернее, затирается в памяти. Я буду любить её всегда. Банально, но это шрам на всю жизнь. С той лишь разницей, что он не уродует.
– Но и радости особой тоже не приносит, поверь.
– Мне это не мешает.
– Скажу больше, это украшает твою жизнь. Но я не судья тебе… Это – твоя жизнь, твои переживания. Притом не сообщу что-то новое, если скажу, что всякая проблема имеет решение сама в себе, нужно лишь время. – Вока взглянул на друга. Гена шёл, казалось, думая о чём-то своем, и Вока ощутил в сердце укор сказанным словам. – Извини, я ничем не хотел тебя обидеть.
– Брось, обидеть меня не так-то просто! Притом, я ведь понимаю, что ты прав… Давай-ка лучше о другом: скажи, тебе Вика понравилась?.. – Гена глядел на друга вопросительно весело.
– Думаешь, такая девушка может кому-то не понравиться?
– Не думаю.
– Я тоже.
– Ты завтра вечером что делаешь? – спросил Гена.
– Да, в общем-то, ничего…
– Мы с Викой идем в театр, на новую постановку, – приглашаю и тебя. Говорят, хороший спектакль.
– А билеты? Их же раскупают еще за неделю!
– Эх ты, театрал! Билеты есть всегда, если не в кассе, то с рук. Правда это несколько дороже… ну, да что нам стоит – дом построить.
– Это меняет дело!
– Тогда жди – зайду за тобой.
Хотя это был и не премьерный показ, билетов, как и предсказывал Вока, в кассе не было. «Билетов нет» висела табличка на окошечке кассы. Гена ненадолго отлучился и вскоре вернулся с билетами, купив их у юркого парнишки в модных синих джинсах.
– Клёвая вещь, не пожалеете! – отозвался тот о спектакле.
Народ в зал не спешил; тёплый вечер, нежный аромат сорта поздно цветущей сирени, свежесть от небольшого фонтана на площади перед зданием театра удерживали людей на улице. Парами, веселыми группами, люди сидели на скамейках по периметру площади перед театром и вдоль длинной, ведущей к ней аллеи с густо растущей по её краям туей. К зданию театра потянулись только к первому звонку. Гена, Вока и Вика подождали, пока очередь в зал пройдёт, рассматривая портреты артистов театра, висевшие на стенах большого и прохладного, от работающих кондиционеров, зала фойе.
– Проходите, пожалуйста, приятного вам просмотра, – искренне улыбнувшись, пожелала им контролер – пожилая женщина в синем платье с белым отложным воротником. От всего её вида и взгляда добрых внимательных глаз повеяло духом старого доброго театра, ныне, казалось, уже не существующим, а витающем в воздухе только этого, отделанного благородным мрамором, зала. Женщина словно несла в себе сопричастность к тому давнему времени театралов, ещё незнакомых с кино. И это время, казалось, коснулось и их. С каким-то необъяснимым благоговением они прошли в зал и заняли свои места во втором ряду. Вскоре поднялся занавес и спектакль начался. Сюжет спектакля был таков: зажиточный селянин жил одной лишь страстью: прикупить как можно больше земли. Скупясь на еду, ужимая жалованье батраков, выматывая непомерным трудом жену, сына с невесткой, себя, он сумел-таки скопить определённую сумму, но денег было несоизмеримо мало для осуществления его амбициозных планов. По ночам из массивного, обитого по углам железом старого сундука, на котором он и спал, подстелив тонкую дерюжку, селянин доставал большой матерчатый сверток, трепетно, дрожащими руками разворачивал его, доставал сложенные пачками ассигнации и разговаривал с ними, как если бы они были живые. И даже больше! Как если бы это был священник, а он – кающийся грешник. Он жаловался деньгам на ленивых работников, на свою семью, на всю свою пропитанную едким соленым потом нелегкую мужицкую жизнь. В его словах звучала неистовость, исступленность, присущая лишь ревностным последователям религии. Стоя на коленях, он мерно раскачивался взад и вперёд перед развернутым свертком, словно поклоняясь ему. Временами его голос опускался до шепота, слезы текли из глаз и, верно, представляя тучные нивы и
