выгуляв Джесси, он еще раз прошелся по почти готовой уже скульптуре шлифовальной бумагой, протер её сухой тряпкой и покрыл лаком; через час нанес ещё один слой. Под лаком дерево сразу заиграло своей структурной красотой, до этого почти незаметной. Казалось, фигура ожила и задышала. Затем Гена вышел из комнаты и закрыл её на ключ: чтобы Джесси не коснулась скульптуры до того, как лак высохнет, и не оставила на ней свою шерсть.
– Ты что-то покрасил? – спросила Аня, когда пришла с работы, уловив в квартире запах лака.
Вообще-то запах лака в последнее время в квартире был уже привычен, но в этот раз он был во много раз сильнее.
– Да, Аня, покрасил. – И Гена, отомкнув, открыл дверь.
На середине комнаты, на невысоком деревянном резном постаменте, возвышалась статуя девушки, стоящей на коленях. Ее руки были разведены в стороны в локтях и касались ладонями шеи, взгляд же – устремлен ввысь. Фигура была выполнена с идеальным соблюдением пропорций. Короткое облегающее платье, стройные ноги, точеный стан, безупречная грудь, красивая высокая шея, мягкий овал лица, короткие волнистые волосы, правильные, одухотворенные черты лица… Если кто-то хоть раз видел Аню, то в этой скульптуре он узнал бы ее без труда.
– Гена, – почти прошептала Аня, – это что, я?!
– Ну, не знаю… Вроде бы, немного похожа, – скромничал Гена.
Аня опустилась перед скульптурой на колени и осторожно дотронулась до неё рукой.
– Гена, да это же просто чудо! – Она встала, подошла и обняла его.
Джесси, виляя хвостом, глядела на них снизу вверх. Она понимала, что хозяева чему-то рады, вот только чему – не понимала, а запах лака, если честно, ей не нравился вообще… А Гена сделал столик размером с журнальный, установил на него скульптуру и оставил в своей рабочей комнате. Дабы она, в отсутствие Ани, служила ему музой.
Все свои другие поделки Гена раздаривал. Друзья, да и просто знакомые, пытались давать деньги, но встречали возмущенный отказ. В конце концов они нашли выход, и стали оставлять деньги в прихожей, на полке для шапок. Гена возмущался, пробовал вернуть, но тщетно – никто не признавался, что это именно он оставил деньги. В конце концов, Гена махнул на это рукой. Ну, а для семейного бюджета деньги эти были хорошим подспорьем – пенсия у Гены была небольшая и почти вся уходила на дорогостоящие лекарства, которые не выписывались по бесплатному рецепту. А лекарств тем временем требовалось все больше и больше… Аниной же зарплаты хватало, чтобы покупать лишь самое необходимое для дома и платить по счетам.
Иногда Гене звонил с работы мастер и приглашал помочь отремонтировать вышедшие из строя агрегаты связи, которые Гена знал, как свои пять пальцев. За работу платили – и это тоже была ощутимая добавка к пенсии. Друзья из церкви и с бывшей работы старались поддержать и находили различные подработки, которые были ему по силе. Как-то в одном издательстве он несколько дней ремонтировал сложный копировальный аппарат импортного производства, и по завершению работы приехал домой не один. Прямо за его автомобилем, у подъезда, остановился небольшой грузовичок. Два крепких парня сняли с него и занесли в квартиру тяжёлый ящик, в котором была упакована стиральная машинка-автомат – оплата его недельного труда. Аня только ахнула и развела руками: о такой покупке она могла лишь мечтать. Гена сдержано улыбался. Но, что бы ни происходило, и как бы он ни старался занять себя, и чтобы он ни делал, дабы не стать обузой для Ани, обострение болезни и все связанные с этим проблемы не могли не отразиться на их отношениях… Нет, они не стали хуже или же холоднее. Это не отдалило их друг от друга, скорее наоборот – она чувствовала, знала, что не только любима, но и нужна – нужна человеку, без которого не мыслит и дня своей жизни. Незримая нить отношений, в которых горе переплелось со счастьем и взаимной любовью, скрепила их ещё сильнее. Да и бывает ли на свете идиллия счастья без присутствия хотя бы крупинки горя?..
Собаки хорошо ощущают царящую в доме атмосферу. Чувствуют настроение хозяев и, будучи сильно привязанными к человеку, ощущают его боль. И Джесси, конечно же, понимала, что с её хозяином что-то происходит. Он не такой, как прежде. Он не так беспечно весел, не так часто они гуляют по городу, и давно уже не ходили к озеру… А иногда хозяин целыми днями лежит в постели и тихо, сквозь зубы, стонет. В такие дни Джесси ложилась на прикроватный коврик и, притихнув, лежала, понимая, что хозяину больно. А ещё эта палка, на которую он в последнее время опирается во время их прогулок, – раньше её не было. Вначале Джесси думала, что эта палка, чтобы играть с нею. Ведь раньше частенько случалось, что хозяин брал с собой какую-нибудь палку, и она знала, что если палку бросят и дадут команду «апорт», то её нужно принести и положить к хозяйским ногам, пусть даже она будет брошена в воду. Обычно это происходило, когда они гуляли на пустыре или шли по берегу озера. Поэтому-то Джесси и ждала, что хозяин, вот-вот размахнувшись, бросит эту самую палку и крикнет «апорт!», и она стремглав помчится за ней. А, так и не дождавшись, несколько раз хваталась за нее зубами, но каждый раз слышала хозяйское: «Нельзя!». И, в конце концов, она потеряла к ней всякий интерес и привыкла, что во время проулок палка всегда в руке хозяина; привыкла она и к тому, что хозяин стал прихрамывать. Ведь что бы ни было, для неё он по- прежнему оставался самым сильным и смелым. И только его присутствие и ощущение, что он есть вообще, придавали ей в жизни уверенности. Ну, а если бы хозяину угрожала опасность, то она не раздумывая бросилась бы на его обидчика, даже если это стоило бы ей жизни… В этом Джесси была уверена, этим она жила, в этом был смысл её существования.
Это было обычное утро субботнего дня. По квартире плыл аромат свежесваренного кофе. Гена с Джесси вернулись с прогулки. Аня уже приготовила завтрак, и выкладывала яичницу с ветчиной из большой чугунной сковородки в тарелки поверх гарнира – аппетитной, намятой со сливочным маслом картошки. Этим утром Гена, пока дни держались еще погожие и дожди и не расквасили проселочные дороги, собирался съездить навестить родителей. Аня недавно переболела ангиной, и дорога была бы ей не на пользу, но ему всё равно стоило определенного труда и настойчивости уговорить её остаться дома. Тем более что в воскресенье вечером он уже намеревался вернуться. С Геной ехал Вока. Вдвоем в дороге веселей, да и машину Вока водил хорошо, а Гене в последнее время это было уже не так-то просто. Вскоре в квартиру позвонили. Джесси побежала в прихожую: два длинных и один короткий – так звонил Вока, и она различала этот звонок. А Воке Джесси была всегда рада. Дверь открыл Гена.
– Я не рано? – входя, спросил Вока.
– Как раз к завтраку, – улыбнулся Гена.
– Нет-нет, вы завтракайте, а я посижу в комнате, – стал отнекиваться Вока, но, втянув носом благоухание кофе, не удержался: – Хотя, вот от чашечки кофе, пожалуй, не откажусь.
– Ну, то-то же! А то – в комнате посижу, – нарочито проворчал Гена.
Аня достала ещё одну тарелку для Воки.
– Аня, спасибо! Я и правда – очень хорошо позавтракал, – отказался он.
– Ну, смотри! Проголодаешься в дороге, пеняй на себя. – И Аня через ситечко стала наливать кофе для Воки.
– Не проголодаемся, у меня в сумке бутерброды – Вика положила. – Кивнул он сторону прихожей. – Нам с Геной хватит. Если, конечно, Джесси с нами не поедет… тогда ещё что-нибудь придется прихватить.
Услышав свое имя Джесси, уже вернувшаяся на кухню, подняла голову от миски, из которой она, елозя той по линолеуму, вылизывала остатки каши.
– Кушай, Джесси, кушай! – заметил это Вока. – Это мы так, и не про тебя вовсе…
Но в миске было уже пусто, и Джесси пошла и легла в прихожей. Почуяв запах бутербродов, принюхалась: запах шел из сумки, которую оставил в прихожей Вока. Джесси демонстративно отвернула морду в сторону: то, что было в сумке, находилось под словом «нельзя», а судьбу, – как она уже давно поняла, лучше не искушать.
После завтрака Гена и Вока вышли в прихожую и стали одеваться. Джесси переводила взгляд с одного на другого. Она догадалась, что Вока и хозяин уходят, но ещё не знала: возьмут её с собой или нет. Аня принесла из комнаты дорожную сумку и стала укладывать в нее термос с кофе и бутерброды в бумажном пакете.
