– Ну да...
– А меня как спалили ты не знаешь? – спросил, как ударил, Жиха.
От потрясения Рубач просел в коленях.
– Э-э, брат, ты чего? Ты думаешь, что это я?..
Вор хотел что-то сказать в убийственном тоне, но глянул на Трофима и запнулся.
– К тебе, пацан, претензий нет. То, что Лелика сделали, так это ваши пацанские дела. Ну а если вскроется беспредел, мы еще по этой теме поговорим. Свободен, ты нам пока не нужен...
Трофим тихонько стукнул по двери, и она тут же открылась.
– Все? – беззлобно спросил конвойный.
– Со мной да. Сказали, что я свободен, – усмехнулся Трофим.
– Ага, свободен. Как птица в клетке! Руки за спину! Лицом к стене!..
В камере, в блатном углу теплилась жизнь. Но с появлением Трофима все разговоры мгновенно стихли.
– А где Рубач? – встревоженно спросил подошедший к нему Фарсер.
Трофим ничего не сказал. Не раздеваясь, молча лег на свою шконку.
– Слышь, я же спросил, где Рубач?
– Во-первых, меня Трофим зовут, – жестко, с чувством уважения к себе сказал он. – А во-вторых, пошел в дупель, клоун хмырной!
Без поддержки смотрящего этот шут и гроша ломаного не стоил.
– Ну, смотри у меня! – опасливо шикнул Фарсер и убрался на свою шконку.
Трофим лишь усмехнулся вслед. Всерьез отнестись к этой дешевой угрозе, значит, совершенно не уважать себя.
Рубач появился лишь под утро. Его внесли на руках два зэка из хозобслуги, хотели бросить на шконку, но промазали – бездвижное тело гулко ударилось о пол. Как будто пустотелое бревно упало.
Тело подняли с пола, уложили на шконку.
– Эй, что с ним? – пискнул со своего места Фарсер.
– Это у тебя спросить надо, – ухмыльнулся зэк.
– А я подскажу, – осклабился второй. – Спал, упал, ударился головой о пол и помер...
Зэки ушли, а Рубач остался лежать на кровати. Трофим нисколько не сомневался в том, что он мертв.
Судя по всему, Рубач действительно оказался стукачом. И если б он сдал ментам только его одного... Оказывается, он сдал им еще и самого Жиху. Видно, у воров были веские аргументы против него, потому приговор их суда был приведен в исполнение так же быстро, как и вынесен...
Утром арестанты «случайно» обнаружили труп разжалованного смотрящего, сообщили «ничего не ведающим» вертухаям. Тело забрали, а после завтрака в камере появился кум из оперчасти, осмотрел место происшествия и убрался. Затем один за другим к нему на беседу стали выдергивать особо приближенных к Рубачу персон. Трофима тоже вызвали в оперчасть, но, как и все остальные, он ничего не сказал – видеть не видел, знать не знаю.
В тот же день менты раскидали блаткомитет по другим хатам. Осталась только рубачевская шестерка Лекарь да Шмаков, который лишь пользовался расположением блатных, но не принадлежал к их числу. Трофим вообще был изгнан из блатной элиты, может, потому и не коснулись его ментовские репрессии. Он также остался в камере и сразу же самовольно занял одну из самых престижных шконок в блатном углу. Место смотрящего он занять не рискнул. Как знал, что очень скоро воры пришлют в хату своего человека.
Так оно и оказалось. В тот же вечер в камере объявился авторитетный арестант, никого и ни о чем не спрашивая, он бросил свою скатку на угловую шконку. И затем уже ответил на вопрос Трофима, кто он такой.
Это был достаточно авторитетный жулик. Четыре ходки по уважаемым статьям, три пятилетки тюремно-лагерного стажа. Его полномочия подтвердила прибывшая за ним след в след постановочная малява из «Индии». После чего Трофиму пришлось угощать его чифирем и отвечать на каверзные и не очень вопросы. Впрочем, он достаточно легко выдержал испытание на прочность. И остался на той же шконке, которую занял самовольно. Одно это уже указывало на то, что он фактически принят в блаткомитет. И теперь главная его забота заключалась в том, чтобы не слететь с козырного места, поднять и укрепить свой авторитет настолько, чтобы со временем самому занять место смотрящего.
Шмаков же вообще избежал подобной участи. Ему достаточно было сказать, кто он такой, как жулик показал ему на ту же шконку, которую он занимал до этого.
Чуть позже в камеру забросили сразу двух босяков, которые также заняли место в блатном углу. Но Трофима при этом не подвинули. Уже одно это настраивало его на мажорный лад.
Трофим сам вызывал Викентия на разговор.
– Может, все-таки расскажешь, почему меня в «Индию» дернули? – спросил он. – Ты маляву Жихе подогнал?
– Да, это сделал я, – не стал отрицать Шмаков.
Ни бахвальства в его голосе, ни смущения.
– В обход Рубача?
– Да, напрямую, через надзирателя. Ты же знаешь, как это делается.
– Знаю... А ты знаешь, что здорово выручил меня?
– Само собой.
– Ссучился Рубач.
– И это знаю. На нем статья очень тяжелая висит. Двойное убийство, а с его рецидивами – это высшая мера. А кому охота умирать? Вот он и ссучился...
– Я этого не знал, – Трофим достал сигарету, закурил.
– А Жиха знал, потому и заподозрил Рубача. А ты помог его на чистую воду вывести...
– Сук давить надо!
– Никто не спорит. От них одни беды. Но не мое это дело со стукачами воевать. Я человек маленький...
– Да, но маляву Жихе отбил. Какой тебе в том интерес был? Ведь Рубач тебя хорошо принял...
– А как он еще мог меня принять? От меня и деньги на общак получить можно, и продукты... Но ты же не о том хотел со мной поговорить.
– Спрашиваю, какой у тебя интерес в этой теме был?
– Ну, во-первых, я не с Луны человек, я за справедливость. А во-вторых... Ты сам знаешь, зачем я тебе помог. Потому и разговор этот завел... Я хочу, чтобы ты забыл Кристину. В этом плане ничего не изменилось. И не изменится. Я очень ее люблю. И не хочу, чтобы ты мешал нам жить... Поверь, я ничего не имею против тебя самого, даже готов помогать тебе дальше, ну, по мере сил и возможностей. Но ты должен оставить нас в покое. И ты должен дать слово, что забудешь про Кристину!
Шмаков важно раздувал щеки, но в голосе проскальзывали истерические нотки.
– Так, погоди, ты ведь уже помог мне, – усмехнулся Трофим. – А слово дают до, а не после... Или нет?
Шмаков ничего не сказал. Только понуро махнул рукой. Дескать, что возьмешь с человека, у которого ни стыда ни совести. Это было признаком слабости с его стороны, а Трофим терпеть не мог хлюпиков. И все же он пошел Викентию навстречу.
– Да ладно, не махай. Дам я тебе слово... Только ты сам подумай, как я могу забыть твою Кристину? У меня же нет кнопки в голове – нажал да и все забыл. Нету такой кнопки... А то, что дорожку к ней забуду, это я могу пообещать. Тем более что я этой дорожки не знаю. И ты мне не скажешь...
– Не скажу.
– И срок мне большой светит. А может, и лоб зеленкой намажут... Так что по-любому не видать мне твоей Кристины...
– Но слово ты все равно дай! – настаивал Шмаков.
