положенца, а Башмак взлетел еще выше – до самой воровской короны достал. Он очень изменился – огрубел, заматерел, взгляд мягкий, но это лишь видимость, в любой момент он может выпустить шипы.
– Давай к столу, братан! Чифирь гонять будем... Помнишь, как ты чифирь делал? Славный был чифирь. Я тогда сразу понял, что к нам правильный арестант заехал, даже сухой спирт в хабаре был, да, Трофим?
– И сейчас есть, – кивнул он. – Только хабар на хате, а меня к вам с кондея привели...
– Поговорить с тобой хотел, потому и привели. Посмотреть на тебя хочу, за жизнь перетереть, да...
Бушмен улыбался как человек, облеченный большой властью и гордящийся этим. А так оно и было, иначе бы он не смог выдернуть Трофима из карцера. На время вытащил оттуда, для разговора.
– Поговорим.
Трофим не пытался перещеголять его по важности своего вида, но держался независимо.
– Сколько ж мы с тобой не виделись? – у самого себя спросил вор. – Лет десять уже или больше?..
– Давно не виделись, – сказал Трофим.
– Давно... Витой знаешь где?
– Ушел Витой. Тубик сожрал...
– Знаешь. Наш ты человек, потому и знаешь... Говорят, на мордовской зоне смотрящим был?
– Был. А говорит кто?
– Солонец. Мы с ним как-то пересекались... Короновать тебя должны были. А у тебя звонок, да?
– Воздуха вольного дохнуть захотелось.
– Дохнул?
– Ага, и обратно. Понял, что домой пора, лопатник дернул и сюда. На Владимирский централ пойду, там сам знаешь, какие люди...
– Был я там. И про тебя слыхал. Нормально ты там себя поставил... Да и здесь уже отметился. Что ты там с кумом не поделил?
– Да баклана одного по стенке размазал. А он меня под пресс...
Камеру, в которую он попал по воле кума, трудно было назвать пресс-хатой в полном смысле этого слова, но тем не менее его бросили туда для того, чтобы проверить на прочность.
– Менты без подлянок не могут. На то они и менты. Но на то и вор, чтобы беспредельщиков жизни учить. Жлоб всех уже здесь достал, а ты его на правилку поставил. Честь тебе, брат, и хвала за это... Конкретно ты его пером исписал, с больнички малява пришла, Жлоб, говорят, чуть ласты не склеил...
– Это его проблемы.
– Проблемы его, а срок тебе навесят...
– Так мой же срок, не чужой. Свой срок тянуть не западло...
– Что да, то да... Так, говоришь, лопатник дернул, потому и закрыли тебя, да?
– Потому и закрыли.
– А я слышал, что ты в своем Чернопольске Лешку Мигунка под собой держал.
– Если точней, на ноги ему помог встать. А там он уже сам... Правильный пацан, по нашим законам живет... – скрепя сердце похвалил своего врага Трофим.
– Да я Лешку знаю, мы с ним на Куйбышевской пересылке пересекались. Правильный пацан, в натуре... Он мне маляву на тебя отписал.
Трофим затаил дыхание. Лешка мог такого написать...
– Пишет, что ты честный вор, законы наши свято соблюдаешь. И в тюрьму ты ушел чисто за короной...
– Ну, не чисто за короной, – облегченно вздохнул Трофим. – Время мое вышло, потому я здесь. Но если люди окажут доверие, то я всегда рад...
– Окажут тебе доверие, брат. Если таким босякам, как ты, доверие не оказывать, на ком тогда наш воровской закон держаться будет... Да, еще Мигунок лавье на общак засылает, – одобрительно улыбнулся Бушмен. – Чисто за тебя, но грев на всю честную братву...
– А как по-другому?
– Вот-вот. Я думал тебя здесь, в «Индии» оставить, но здесь ты подо мной будешь, а это не та маза, которая тебе нужна. На хату тебя поставим, за хатой смотреть будешь. А там на этап и на Владимир, я маляву отпишу, тебя правильно встретят... Да, гонца с мазелом встретим сами, на твой общак лавья зашлем... Лешка пацан правильный, не зря весь город на понятиях держит...
– Он мне про тебя рассказывал. Только я не понял, про какого он Бушмена говорит... Почему Бушмен?
– А перекрестили, когда короновали, сам так захотел. А ты что-то поперек имеешь? – нахмурился вор.
– Да нет, твое право...
– Мое. И закрыли тему...
Трофим пожалел, что вообще завел этот разговор. Видно, законнику не нравилось его прежнее погоняло, потому он слегка изменил его. Был Башмак, стал Бушменом... Действительно, закрывать надо тему, а не развивать ее. Как бы Башмак еще больше не обиделся, если Трофим напомнит ему, кто такие бушмены. Племя есть такое в Африке, типа папуасов...
Бушмен успокоился, прогнал по кругу бак с чифирем, а затем Трофима отправили обратно в карцер.
Двести восемнадцатая камера была самой большой в тюрьме и самой многолюдной. Ни единого свободного места. Но его это ничуть не смущало.
– Здорово, братва! Я – Трофим! – с порога заявил он.
На этот раз никто не посмел вякнуть против него. Смотрящий по камере, рослый жилистый парень с большим родимым пятном на щеке, молча поднялся со своего шконаря, прогнал своего соседа и занял его место. Дождался, когда Трофим бросит на освободившуюся шконку свой матрац и сумку, назвался и без возражений передал ему общак, с которого кормилась братва этой хаты.
Местный казначей пересчитал деньги, отчитался перед новым паханом.
– Не густо, – Трофим вопросительно глянул на бывшего смотрящего. – А хата большая...
– Так это, зверья много, у них там свои расклады... – понурым движением плеча тот показал на кавказцев, скучковавшихся на дальней окраине стола.
Крепкие на вид джигиты, числом пять. Никто из них не входил в блатную масть, но, видимо, это их ничуть не смущало. Похоже, у них был свой блаткомитет.
Трофим мог бы наехать на бывшего смотрящего, спросить с него за беспредел, который творился в хате. Но это было все равно что крикнуть «гоп» перед самым прыжком. Сначала нужно было поставить в стойло кавказцев...
Наметанным глазом он вычислил вожака горного племени. Это был плотный, хорошо упитанный мужичара с орлиным носом и ястребиным взглядом. В нем чувствовалась сила. И, похоже, он ничуть не боялся Трофима. Смотрел на него с плохо скрытой вызывающей усмешкой.
Трофим уже собрался подозвать его к себе для разговора, когда к нему подошел какой-то худощавый паренек.
– Я от Бушмена, – шепнул он на ухо.
И передал ему туго свернутый жгут из стодолларовых купюр. Это была обещанная часть из тех денег, которые Мигунок загнал на тюремный общак. Да и у Трофима хватало своей наличности. За столом, на глазах у кавказцев он объединил финансы из двух источников, добавив к ним жалкую горку «деревянных» купюр. Небрежным движением руки сдвинул ворох денег под нос казначею.
– Пересчитай и запиши, – распорядился он.
И снова вперил гнетущий взгляд в старшего кавказца. А тот смотрел на деньги. В его глазах не было жадности, зато появилось смирение. Вранье, что кавказцы признают только силу. Они признают еще и деньги, вернее, людей, которые ими обладают на правах сильного...
Трофим пальцем подозвал к себе кавказца. Тот должен был признать авторитет нового смотрящего, чтобы откликнуться на столь небрежный его жест. И если он сейчас подойдет к Трофиму, значит, дело в шляпе, значит, он уже готов подчиняться...
