чем он. И Глырь повелся на уловку. Разжатой пружиной, стремительно распрямив руку, метнулся ему навстречу. Но Степан еще резче ушел в сторону, развернувшись к противнику боком. И тут же локтем врезал ему в ухо.
Он мог ударить так, чтобы Глырь вырубился, но он лишь оглушил его. Опустившись на колени, уголовник заскулил от боли. Голова у него кружилась внутренности наизнанку выворачивало, но ведь сам виноват, не надо было на людей с ножом кидаться.
– Молодого нашли, петь хотели заставить? – торжествующе хмыкнул Степан.
Он сел перед блатным на корточки, вынул из кармана пачку «Мор», вынул из нее дамскую сигарету.
– Закуришь, легче станет!
Глырь забито глянул на него и упрямо мотнул головой.
– Я сказал, закуривай!
Одной рукой Степан замахнулся на него, а другой вставил сигарету ему в рот.
– Ну вот, молодец…
Он похлопал уголовника по спине, чиркнул спичкой.
– Нормальные сигареты, да?.. Болт не отвалился, не? Дойки не выросли?..
Глырь затравленно мотнул головой.
Чуть погодя с пола поднялся Чирь. Степан наотмашь, внешней стороной ладони влепил ему пощечину. А затем, щедро улыбнувшись, угостил дамской сигаретой. Уголовник попытался отказаться, но после второй оплеухи все-таки закурил.
Ачаб оказался настырней всех. Одним глазом посматривая за его дружками, Степан бил его кулаками, не позволяя подняться. Тот отползал от него, мотая головой.
– Тебе что, «Мор» не нравится? А зря. Потому они так и называется, что приятные, как море. Ну, чего ты?
Степан еще раз-другой врезал ему от души, но уголовник по-прежнему отказывался от щедрого подношения.
– Я же тебе не грибочки предлагаю. Да и не теща ты мне. Не хочешь – заставим…
Сложенными в лодочки ладошками он ударил кавказца по ушам, и пока тот приходил в сознание, затолкат ему в рот, сигарету за сигаретой, всю пачку.
– Ну вот, а говорил, что не хочешь… Благодарить меня не надо. Я же от чистого сердца… Чурка гребаная! – взъярился Степан. – Я таких, как ты, в Чечне пачками резал!
Ачаб в ужасе смотрел на него, пытаясь выплюнуть раскрошенные сигареты. И Глырь с Чирем смотрели на парня, как на какого-то монстра из потустороннего мира.
– А вообще я хороший, – успокоившись, заключил Степан.
Он подобрал с пола пакет, снова уложил его на столбик и сел, подперев руками подбородок.
Казалось, он глубоко погрузился в свои невеселые думы. Он действительно думал о своих незавидных перспективах, но вместе с тем боковым зрением наблюдал за сокамерниками. Ждал, что они попытаются взять реванш за поражение. Но те сидели, как в воду опущенные, даже не перешептывались между собой. И в карты не играли…
Поздно вечером появился дежурный сержант, он отстегнул нары от стен и объявил отбой. Степан лег с краю, поближе к двери. Не самое лучшее место для Уважаемого человека. Но его больше волновала практическая сторона дела. Между его лежаком и дверью оставалось хоть какое-то пространство для маневра. А окажись он в углу камеры, внезапное нападение сокамерников лишило бы его свободы действий, оц оказался бы в западне…
Но к отражению атаки парень готовился напрасно. Всю ночь спал вполглаза, реагируя на каждые шорох, однако уголовники так и не попытались рискнуть здоровьем. Видно, знали, что в тюремной санчасти напряженка с лекарствами…
Глава 29
Чахлый мужичонка с желтушными глазами неуверенно ткнул пальцем в Степана.
– Да, вот он был, – дрожащим от волнения голосом сообщил он.
– И что он делал? – сухо спросил Гринчук.
– Машину толкнул. Она и покатилась…
Степан действительно толкал джип. Не выпрыгивал из него на ходу, а сталкивал со скалы. Но не верилось ему, что этот чахлик мог забраться в гору, с которой скатился джип. Он больше на законченного алкаша смахивал, чем на любителя горных походов. И перегаром от него неслабо пахло.
– Неправда, – покачал головой Степан. – Я ее сначала поджег, а потом столкнул.
– Да, да, сначала поджег, – не задумываясь, подтвердил мужичонка.
– Все свободны! – ликующе объявил капитан.
Сначала ушел свидетель, за ним потянулись опознаваемые, которых Гринчук взял с улицы. Остался только Степан.
– Вот и отлично, – потирая ладони, капитан вернулся за свой стол. – Сейчас ты расскажешь мне, как все было, и тоже можешь быть свободен… В пределах своей камеры, разумеется. Хотя какая там свобода. Слышал я, с уголовничками ты не поладил. Сильно били?
– Вы перешли со мной на «ты»? Или я что-то не так понял?
– Неужели ты им навалял?
– Что за слово, капитан?
– Я смотрю, ты все умней и умней… Не знаю, может, с уголовниками у тебя номер и прошел. Но прапорщик Зацепин очень-очень на тебя зол. А сегодня ночью он будет дежурить по изолятору. Вот я и думаю, как бы чего не случилось…
– Значит, не буду ни в чем признаваться. А если я ни в чем не виновен, то меня можно… нет, нужно выпускать.
– Э-э, а признаться надо, Корольков. Надо. Это в твоих же интересах. Признаешься – и будешь отдыхать в нормальной одиночной камере. Я даже распоряжусь нары от стен отстегнуть. В виде исключения. И Зацепин будет хорошим. Это я тебе обещаю.
– Я вашему прапорщику не отец, и мне все равно, какое у него будет поведение. А признаваться мне не в чем.
– Подожди, ты же сам сказал, что поджег машину.
– Ничего я не поджигал. Это я так просто сказал. Что взбрело на ум, то и сказал. А ваш алкаш с этой бредятиной согласился… Он что, на мелкой краже у вас попался? Грехи на мне замаливает?..
– Он правду говорит, – заметно занервничал Гринчук.
– Конечно, правду. Вся правда для него в бутыд. ке заключена. За бутылку он мать родную продаст не то что меня. Сколько вы ему бутылок пообещали?
– Ты меня уже начинаешь доставать, Корольков, – сквозь зубы пригрозил капитан. – Я уже начинаю злиться…
– Это плохо.
– Для тебя плохо…
– А что может быть еще хуже? Сижу здесь непонятно за что.
– Тебя кондуктор автобуса опознала!
– И где она?
– Будет. Обязательно будет! Но тогда опознание проведет следователь. Сначала обвинение тебе предъявит, а потом женщину приведет. И поверь, будут соблюдены все тонкости Уголовно-процессуального кодекса. Тогда ты уже ни от чего не отвертишься… У тебя в доме обыск был, Корольков. Там пуля в стене была! И кровь!
– И где пуля? – похолодел Степан.
– Это я у тебя хотел бы узнать.
– Не знаю ничего.
