стены. И что самое важное, здесь было прохладно. И воняло не очень.
В камеру Степан прибыл с двумя арестантами из своего этапа. Крепкий армянин с необычайно пышными бровями, худосочный очкарик с опущенной головой.
Камера гудела, как улей. Подследственные сидели на дощатых нарах, переговаривались меж собой. Арестантов продержат здесь один-два, максимум три дня, чтобы затем распределить по другим камерам, где они будут дожидаться суда и последующего приговора.
«Сборка» – это текучка, здесь нет смотрящих, но вполне могут встретиться мелкотравчатые паханы, претендующие на роль тюремных лидеров. Поэтому Степан не удивился, когда с нар, как перезрелые плоды с качающейся груши, посыпались арестанты. К новичкам они подходили с видом признанных авторитетов; важные, вальяжные, на губах кривые ухмылки. Их было двое, и оба нерусские.
Стоявший рядом со Степаном армянин широко улыбнулся своим соотечественникам. Плотный, широкоплечий арестант с волосатой грудью ободрительно похлопал его по плечу, что-то сказал на родом языке, новичок восторженно закивал, радуясь, что его признали своим.
Широкоплечий знаком пригласил армянина присоединиться к своей шумной компании, что разместилась под самым окном. Следующим, на кого он обратил внимание, был Степан.
– За что сел? – спросил он, с ног до головы окинув его пренебрежительным взглядом.
– За решетку.
– Ты чё, прикалываешься? – злобно оскалился армянин.
– За убийство я сел, – легко выдержав его взгляд, ухмыльнулся Степан. – Такого, как ты, баклана убил…
Слегка толкнув армянина плечом, он двинулся к свободным нарам вдоль правой стены камеры.
– Ты чё, борзый? – осатанело взвыл тот, удивленный столь пренебрежительным к себе отношением.
– Мы тебя на куски порвем, понял? – крикнул его дружок, высокий, пухлый, глазастый.
Но Степан и ухом не повел. А его резкое и независимое поведение отбило у армянина желание выяснять отношения. Может, он вел себя так нагло потому, что чувствовал за собой силу.
Свободных мест в камере было немного, и все °ни находились близко к отхожему месту. Но Степан в арестантские верхи не лез, и биться за место под солнцем у него желания не было.
Он забрался на свободное место на нижнем ярусе- Здесь не было ни матрацев, ни одеял, только голые, отшлифованные телами доски. Немного подумав, скинул туфли, сдвинулся к изголовью своего лежака, сел, подобрав под себя ноги.
Рядом с ним, подложив под голову руки, лежал тощий старик с желтизной в седых волосах. Узкое изрытое морщинами лицо, землистый цвет кожи. Глаза закрыты, веки болезненно дрожат, подбородок мелко трясется. Степан глянул на него мельком: его внимание было занято очкариком, чувствовавшим себя беззащитным перед нахрапистыми армянами.
– Тебя?! За изнасилование?! – под хохот своих дружков прыскал со смеху плечистый.
– Может, тебя самого изнасиловали? – держался за живот пухлый и глазастый.
– Да нет, никто никого не насиловал, – чуть не плача от обиды, мотал головой очкарик. – Просто они хотят, чтобы я на ней женился…
– Ну, тогда тебе повезло. После того, что они с тобой сделали, они обязаны на тебе жениться. Какое благородство! – веселил толпу плечистый.
– Я ни в чем не виноват!
– А вот я думаю, что ты врешь. Думаю, что ты ее все же насиловал!.. А знаешь, что за такие дела бывает?.. Пошли, я покажу тебе, что бывает у нас за изнасилование…
– Не надо ничего показывать. И не вру я. Воры уже во всем разобрались! – заявил очкарик.
– Какие воры? – оторопел от неожиданности армянин.
– Архимед им сказал…
– Архимед?!
– Да, он вор в законе… Он дядя мой родной.
– Архимед?! Твоя дядя? – широкоплечему пришлось рукой подправить отвисшую нижнюю челюсть, чтобы вернуть ее на место. – Ты за свои слова отвечаешь?
Степан не знал, кто такой Архимед. Впервые о нем слышал. Но, судя по реакции армянина, в уголовной иерархии тот обладал большим весом. Да и титул законного вора говорил сам за себя.
– Да, отвечаю. Он родной брат моей матери.
– Тогда почему ты здесь? Если не виноват? Что, на девку эту наехать нельзя?
– Архимед сейчас в зоне; пока с ним связались, пока ответ пришел… С ней поговорят. Меня скоро выпустят.
– Ну, смотри, чувак, если ты насчет Архимеда соврал, то жить тебе недолго. До смерти тебя залю-бят, понял!
– Да нет, не вру я, честное слово!
– Ну, пока поверим, а там видно будет…
Армянин решил не пытать судьбу и отстал от очкарика. Более того, нашел ему место поближе к окну. А кучерявого хлопчика с помидорным носом отправил на лежак возле самого сортира.
Шумная армянская компания перебралась за стол. Приближалось время ужина, а у них были собственные припасы. Степан уловил сильный запах суджука, и у него потекли слюнки. К счастью, адвокат успел передать ему посылку от сестры, а там и колбаса сырокопченая, и копченый окорок, и сыр. Свежие булочки, варенье, конфеты…
С помощью нитки он отрезал пару кусков окорока, хлеба, сделал два бутерброда. Старик лежал с закрытыми глазами, но Степан заметил, как зашевелились ноздри его носа, уловившего мясной аромат.
– Эй, отец, давай, присоединяйся! – сказал парень, легонько толкнув старика в плечо.
Тот открыл глаза, с трудом приподнял голову с болезненной слабостью посмотрел на Степана, перевел взгляд на бутерброд.
– Благодарю, – еле слышно проговорил он.
Прошло минут пять, прежде чем он смог сесть, опершись спиной о стену. Движения вялые, немощные. Он с трудом откусил кусок бутерброда, долгодолго пережевывал его, думая о чем-то своем. Степан не беспокоил его расспросами. Упаковав сумку, он обулся и только тогда лег, вытянувшись во весь рост. В такой позе можно лежать и в туфлях.
Он и не заметил, как уснул. Но сон его нельзя было назвать крепким. Он слышал, как арестанты разговаривали, ходили по камере, как пользовались «чашей Генуя», но все это происходило, казалось, где- то вдалеке от него. Но вот жесткая действительность коснулась его самого. Отодвинув ноги старика, к нему подсел плечистый армянин. Степан открыл глаза, почувствовав опасность.
Самопровозглашенный пахан смотрел на него хмуро, исподлобья, на губах коварная ухмылка. Рядом с ним, потирая кулаки, топтались трое.
– Вот что я тебе скажу, чувак! – скривился армянин. – Привет тебе от Ачаба!
Степан не изменил положение своего тела, но внутренне напрягся. Он догадывался, что в тюрьме с него спросят за оскорбленного вора, но не думал, что это случится так скоро.
– А ты ему от меня привет передашь. Если не свалишь…
– Ты мне угрожаешь?
– Нет, я тебя предупреждаю.
– Ты вора законного обидел. Теперь мы тебя обижать будем.
– Ну, попробуй.
– Не сейчас, потом.
Широкоплечий только сделал вид, что собирается подняться, но вдруг резко выбросил вперед левую руку. И прозевай Степан этот момент, тяжелый кулак врезался бы ему в пах. Но он был начеку, поэтому смог блокировать руку неприятеля. И тут же ответил. Это был удар по левой почке, направленный, сконцентрированный. Армянин даже не успел взвыть от боли. Стиснув зубы, повалился на левый бок, в пустоту, где только что лежал его противник.
Степан вовремя вскочил на ноги. Дружок широкоплечего попытался ударить его пяткой в челюсть. Это был красивый и очень мощный удар, с разворотом, в падении на руки, снизу вверх. Чувствовалось, что
