грамотно вложил, дивиденды хорошие получал. Шикарный дом, молодая красивая жена, живи да радуйся. Одно плохо, возраст уже не тот, пятьдесят шесть лет – уже, считай, старость. Порох у него в пороховницах еще был, но не любила его молодая жена. Ей мужиков помоложе подавай... К тому же она самая что ни на есть законная жена. Правда, не было брачного контракта. Зато завещание было... Что ты от мужа получила? Дом и две трети акций – на сумму двадцать восемь миллионов долларов.
– Откуда ты про эту сумму знаешь? – потрясенно спросила Максютова.
– Знаю. Я все про тебя знаю... И как ты мужа своего убила, тоже знаю...
Марк Илларионович действительно обладал исчерпывающей информацией по ней и по ее мужу, но насчет убийства он лукавил. Не было у него доказательств, одни только предположения.
– Но я не убивала... – мотнул головой Алла.
Она была обескуражена, подавлена. И спесь сбросила с себя, как змея кожу.
– А кто убивал?
– Я не знаю.
– Но ведь кто-то же убил.
– Говорю же, не знаю...
– Не знаешь. Но и не отрицаешь, что муж твой погиб, а не покончил с собой...
– Не знаю... Ничего не знаю...
– Пошли.
Панфилов кивнул головой в сторону озера и увлек Максютову за собой.
От дома вела извилистая дорожка из дикого камня, метров пятьдесят длиной, упиралась в кирпичный двухметровый забор. Калитка открывалась легко, достаточно было отодвинуть засов.
За забором, петляя вдоль соседских участков, тянулась общая для всех дорожка. Дальше ничейная, казалось бы, территория, до самой воды. Но Максютовы всерьез считали этот участок своей собственностью, потому не постеснялись огородить его забором из сетки рабицы. За оградой небольшой частный пляж из привозного морского песка, пристань, гараж для небольшого катера. Чтобы попасть туда, нужно было открыть еще одну калитку, но на ней замок.
– Открывай, – потребовал Панфилов.
Ему надо было спуститься к воде, до которой оставалось метров семь-восемь.
– Мне за ключом нужно сходить, – сказала Максютова. – Я сейчас...
Но Марк Илларионович не мог оставить ее без присмотра. Вместе с ней вернулся в дом, захронометрировав потраченное на обратный путь время. Алла взяла ключ от калитки, взглядом показала, что готова идти к озеру. Но Панфилов увлек ее на второй этаж, в спальню, откуда хорошо просматривалось озеро и подступы к нему со двора дома.
Он встал у окна, а Максютова подошла к нему, нежно положила руку ему на плечо.
– А ты совсем не простой, – сказала она. – Я думала, что так себе, а ты не простой...
– Не простой, – кивнул он.
Забор у озера был высокий, но обзор он закрывал не совсем. Видна была часть пляжа и пристань. И место, где находилась роковая для Максютова прорубь, отсюда должно было просматриваться хорошо. Судя по материалам дела, прорубь находилась в пятнадцати метрах от берега.
– Заинтриговал ты меня.
Второй рукой она ласково провела по его волосам.
– Не надо.
– А что здесь такого? Ты мужчина, я женщина. Ты нравишься мне, я нравлюсь тебе...
– Кто тебе сказал, что ты мне нравишься? – спросил он, резким движением стряхивая с себя ее руки.
– Я же вижу...
– Видит она, – надменно усмехнулся Панфилов. – То, что Грецкий тебе скажет, то ты и видишь...
– Плевать я на него хотела.
– Как бы вам вместе расплевываться не пришлось... Пошли.
Он снова направился к озеру, продолжая хронометрировать время, затраченное на дорогу. Вышел к воде. Осмотрелся. Пляж, шезлонг из лакированного дерева, гараж, пристань с двумя фонарными столбами по краям.
– Когда муж рыбу ходил удить, фонари горели?
– Да.
– Ты была с ним?
– Нет.
– Смотрела за ним из окна?
– Он что, маленький мальчик, чтобы за ним смотреть?
– Нет, не мальчик. Но у него депрессия была.
– Кто такое сказал?
– Ты. Следователю Тараскину. Или нет?
– А-а, депрессия... – в смятении протянула Алла. – Ну да, было. Зима закончилась, лето не началось, самое депрессивное время. Кстати, депрессия и у меня была...
– Но руки на себя ты накладывать не стала.
– Еще чего.
– Ладно, к депрессии мы еще вернемся... Согласно заключению судмедэкспертизы, смерть наступила в районе двадцати часов вечера. А труп обнаружили только на следующий день... Когда ты мужа хватилась?
– Поздно хватилась, часов в одиннадцать...
– Он к этому времени уже давно мертвый был... Ты что, после восьми ни разу в окно не выглянула?
– Выглядывала.
– И что?
– Ну, не было его возле проруби.
– А тревогу почему сразу не подняла?
– Так у него еще таких прорубей по всему озеру знаешь сколько было?
– Не знаю. В материалах дела нет ничего. А лед уже давно сошел...
– А ты кого угодно спроси, все скажут, что Паша на подледной рыбалке был помешан.
– У кого спросить? У Грецкого?
– Ну почему сразу Грецкий? Хотя и у него можешь спросить.
– А еще у кого?
– Ну, Виктор еще есть, Лосев его фамилия. Он рядом живет. С Пашей иногда рыбачил...
– Кто он такой?
– Банкир он. Банк у него в Москве. Не самый большой, но свой. Приличный человек, прилично живет. Дом у него светло-кремовый, в «шубе», с темно-коричневой крышей...
– Дом в германском стиле...
Панфилов видел этот большой дом, украшенный по фасаду геометрическим узором из деревянных декоративных фахверков. Ему понравился архитектурный замысел, исполнение тоже ничего.
– Да, да...
– Деревянные окна под цвет крыши, – продолжил он.
– Ты наблюдательный... Окна правда деревянные и стоят в два раза дороже, чем самый дорогой пластик...
– Я в курсе.
– Ты так говоришь, как будто у тебя тоже такие...
– Да, такие же деревянные. Только дешевые... Дом Лосева совсем рядом с вашим...
Дом с фахверками стоял через улицу напротив особняка, разделяющего два владения – Максютовых и Грецких.
– Да, рядом. Только Лосеву не повезло. Поздно хватился. Участки у воды были уже раскуплены. У него даже с Пашей конфликт был. Паша только-только участок купил, чуть раньше, чем Лосев. Тот ему сумму вдвое большую предлагал. А Паша ни в какую. И с Грецким примерно та же история. Они с Лосевым первое время даже не разговаривали. Сначала нахамили друг другу, а потом дулись, пока дома строили...
– И давно это было?
– Не очень. Лет семь назад... Но меня тогда еще не было. То есть я была, но не с Пашей... Он еще с женой участок покупал. Только строиться начали, а она умерла. Коробка три года без крыши стояла. Потом он очнулся, дом достроил. А тут и я в его жизни появилась. Два года с ним жила...
– Жена, говоришь, умерла. А от чего?
– Ну, от чего... Сердечная недостаточность. Раз, два, и нет человека... Паша говорил, что не было у нее проблем с сердцем...
– А лет ей сколько было?
– В сорок девять лет умерла... Фитнесом занималась, по утрам бегала, водой холодной обливалась... Да я всегда говорила, что все это ерунда. Сколько на роду написано, столько и проживешь... А заниматься собой, конечно, надо. Чтобы раньше времени не постареть...
– Есть для кого стараться? – хлестко спросил Панфилов.
– Чем не нравятся мне менты, так это тем, что в каждом слове подвох ищут.
– Но полковник Сагальцев же тебе нравится?
– Все-то ты знаешь... Ну, было пару раз. По чистой случайности. Еще до замужества...
– Но тем не менее он помог тебе списать дело на самоубийство...
– Может, и помог. Но я его ни о чем не просила. Мне вообще все равно было...
– Ну как же все равно. Основное подозрение на тебя падает. Ты прежде всего заинтересована в смерти своего мужа. Завещание на тебя было оформлено...
– Не только на меня. Детям его тоже обломилось... Кстати, Ярослав тогда в Москве был. В Сорбонне учился, потом в Москву приехал... Отец ему квартиру отписал, в которой с матерью его жил. Я не возражала... Может, это он убил Пашу.
– Ты его видела в тот день?
– Кого, Ярослава? Нет.
– А накануне?
– Ну за три дня до того он приезжал к нам... С отцом, кстати, поругался. Деньги ему нужны были...
– Зачем?
– Затем. В казино много проиграл.
– Азартными играми увлекается?
– Ну, не то чтобы, но иногда находит. Он тогда сорок пять тысяч у отца просил, в европейской валюте.
– А что отец?
– Деньги он, конечно, дал. Но Ярослава отругал.
– Сколько ему лет?
– Двадцать четыре года. Еще тот шалтай-болтай...
– Ты его подозреваешь?
– Ну нет. Но если меня подозреваете, то и его проверить надо...
– Проверим.
– Да тебя не Ярослав интересует, – жестко усмехнулась Алла. – Тебе Антона посадить надо... Думаешь, я не знаю, из-за чего сыр-бор? Дело из архива поднял, угли раздуваешь. И меня спалить хочешь, и Антона. И все ради того, чтобы Настю без мужа оставить...
– Много ты знаешь, – нахмурился Панфилов.
– Знаю.
– Антон наговорил?
– Наговорил... Зря ты с ним связался. Он, если захочет, в порошок тебя сотрет.
– В каком плане, в физическом или в моральном? – пренебрежительно усмехнулся он.
– В таком, что мало не покажется.
– Что-что, а угрожать он умеет...
– Ну почему угрожать? Он же к тебе за Настей своей не один приходил...
– Громил с собой каких-то привел, ну и что?
– А если бы громилы эти шею тебе сломали?
– Но не сломали же... Не нравится мне наш разговор.
– Мне тоже. Мой тебе совет, отстань ты от Грецкого. А то ведь лиха потом не оберешься...
– От него отстать, а к кому пристать?
– Ко мне пристань, – сказала Максютова, облизнув его игривым взглядом.
Чувственность ее натуры била ключом.
–
