тысячи рублей, для тюрьмы – целое богатство. Их могли отобрать при обыске, но прапорщик на пункте досмотра проявил солидарность, не стал измываться над бывшим лейтенантом милиции.
Сейчас Богдана вели в камеру, где он должен был находиться в ожидании суда за взятку. Поскольку он был лейтенантом милиции, его должны были определить в специальную камеру для бывших сотрудников правоохранительных органов. Но чутье заунывно накаркивало гораздо более мрачную будущность. Богдан чувствовал, что его ведут в обычную камеру. И когда он окончательно в том убедился, застопорил ход и двумя руками вцепился в прутья разделительной решетки.
– Я дальше не пойду! Вы не имеете права! – ощущая, как леденеет от страха сердце, завопил он.
– Пошел! Не задерживай движения!
Богдан заметил, как конвоир вознес над плечом дубинку, в страхе зажмурил глаза. Но удар не последовал.
– Ты чего, малохольный, с ума сошел? – хмыкнул тот. – Думал, бить тебя будут? У нас не бьют. А это жезл гаишный, не узнал?.. Я сказал, не загромождай проезжую часть!
Конвоир снова замахнулся своим «гаишным жезлом», и Богдан понял, что если он не сдвинется с места, то ему будет больно. В страхе перед расправой он разжал руки и, понукаемый конвоиром, двинулся дальше.
В конце концов его подвели к железной двери с двумя проемами – с большим для раздачи пищи и маленьким для наблюдения.
– Стоять! Лицом к стене!.. – лязг железного засова, скрип несмазанных петель, стук, с которым дверь ударилась о блокиратор в полу. – Пошел!..
Парасюк оказался в просторной и, главное, не забитой до отказа камере. Несколько зэков за столом, одни пьют чай, другие играют в домино, на койках отдыхают другие арестанты. Тишина, спокойствие, порядок. Богдан облегченно вздохнул. Все-таки он попал в камеру для бывших сотрудников милиции.
В проходе между спинкой лежака и бетонным возвышением с вмурованным в него унитазом прямо на полу сидел какой-то паренек с веселыми глазами. Другие обитатели камеры как будто не заметили, что к ним пожаловал новичок, а этот приветливо улыбнулся, поднялся со своего места, подошел к Богдану.
– Старший лейтенант милиции Петухов, – представился он. И тут же поправился: – Бывший старший лейтенант...
– Лейтенант милиции Парасюк, – расплылся в улыбке Богдан. – Тоже, считай, бывший...
А он боялся, что попадет в камеру к отъявленным уголовникам. А здесь все свои.
– Давай знакомиться! – Петухов подал ему руку, и тот крепко ее пожал.
– Как у вас здесь? Нормально? – глядя на обитателей камеры, что сидели за столом, спросил Парасюк.
Ему не нравилось, что те не обращают на него внимания.
– Нормально, – кивнул Петухов.
– Не обижают?
– А это смотря кого. Меня обижают.
– Почему?
– Потому что всего лишь старший лейтенант, – удрученно вздохнул арестант.
– Всего лишь?
– Да. У нас тут полковники и генералы. А мы с тобой всего лишь лейтенанты...
– Полковники?! Генералы?!!
Только сейчас Парасюк почуял подвох. Арестанты за столом держались важно, выглядели внушительно, но ни один из них не был похож на полковника, не говоря уж о генералах. Во-первых, молоды они для этого, а во-вторых, не были они похожи на сотрудников милиции, закваска не та.
– Ну, будущие генералы... В будущем генералы. А в настоящем петухов не любят... Ну, лагерных петухов... Слыхал о таких?
– Слыхал, – Богдан озадаченно почесал затылок.
– А у меня фамилия Петухов. Потому я здесь за петуха...
– Так у меня же другая фамилия.
– Какая у тебя фамилия? – неожиданно и резко спросил игравший в домино человек.
И, пристально взирая на Богдана, с оглушительным стуком присоединил костяшку к выстроенной на столе «рыбе».
– Парасюк, – в растерянности выдавил Богдан.
– Один петух, другой порося. Хорошая компания, – хохотнул один уголовник.
– Где ж мы для тебя хлев строить будем? – гоготнул другой.
– И хлев, и курятник в одном корыте, – хищно осклабился третий. – Ты, Парасюк, зашкварился. Знаешь, что это такое?
Все три уголовника поднялись из-за стола, плотной шеренгой двинулись на Богдана. Все трое рослые, крепкие и агрессивные.
– Нет, не знаю... – в страхе перед расправой Парасюк подался назад.
Он уже понял, что к милиции эти люди имеют такое же отношение, как он сам – к полиции с Альфа Центавра. В камеру к уголовникам он попал. Или просто попал. Благодаря дежурному помощнику начальника тюрьмы, с которым Богдан имел несчастье встретиться в прошлой своей жизни.
– Если не знаешь, мы тебе объясним. Знаешь, как вампирами становятся? Если вампир тебя сегодня укусил, завтра сам вампиром станешь. И здесь почти так же. Пожал тебе петух руку, сам петухом станешь, и не завтра, а прямо сейчас...
– Я... Я не знал... – в ужасе схватился за голову Парасюк.
От переизбытка панических чувств он даже не заметил, как матрац с завернутым в него бельем вывалился из рук и упал на пол.
– Простите меня, пожалуйста!
– Простим. Сначала петухом станешь, а потом простим!
– Ну не надо! Я больше не буду!
– Что больше не будешь – в ментовке работать?
– А-а, да, не буду. Меня уволили.
– Значит, лейтенант милиции, да?
– Бывший!
– Бывший мент – мертвый мент!.. Да, ментяра, конкретно ты попал. И петух ты, и мент. Не выживешь ты здесь...
– Не надо, не убивайте!
– Что ты визжишь, как мигалка ментовская? – хищно осклабился один из уголовников. – Ты что, гаишником был?
– Да. То есть нет... То есть да... Но я никогда никого не обижал...
– И взятки честно брал, да?
– Не взятки, а штрафы...
– Ну да. Я сплошной краем колеса коснулся, так такой же гаденыш, как ты, права забрать хотел. Две штуки пришлось выложить...
– Это не я!..
– А посадили тебя за что? За то, что взятки не брал!
– Так в том-то и дело!
Парасюк умел врать вдохновенно и убедительно. И сейчас он собирался продемонстрировать это свое умение.
– Деньги с людей не брал, с начальством делиться было нечем, поэтому меня и подставили!
– Да, но с мигалками ты ездишь, – ухмыльнулся арестант.
– Да, по долгу службы...
– Какой долг службы? Вышвырнули тебя со службы. А в камеру к нам с мигалкой заехал. Визжишь, как порося! Какой штраф за незаконное использованием мигалок, а?
– Двадцать... Двадцать пять минимальных размеров труда. А что?
– А то, врать ты не умеешь. Где не надо, врешь, а где надо, правду говоришь. Одна минималка – это
