что-то около штуки. Значит, штраф с тебя – двадцать пять штук, – подытожил один уголовник.
– Без протокола обойдемся, да, командир? – куражливо спросил другой. – Пополам разобьем, да?
– Пополам, – машинально согласился Парасюк.
– Тогда двенадцать с половиной штук с тебя... Но у нас здесь своя минималка. Всего полтинник деревом... Это где-то пятьсот рублей выходит, если грубо. С тебя пятьсот рублей, ментяра! И давай не тяни, если не хочешь, чтобы тебя по протоколу и через кассу пропустили.
– Через кассу – это больно, поверь мне! – зловеще усмехнулся третий уголовник.
– Да я что, пожалуйста...
Парасюк полез в трусы, в специальный кармашек, с трудом, но все же достал пятисотрублевую купюру. Отдал уголовникам.
– А за пересечение сплошной сколько?
– До пяти минимальных размеров...
– А максимальный размер не хочешь, ментяра позорный!
– Максимальный – это до четырех месяцев лишения прав... – Богдан был близок к тому, чтобы разрыдаться.
– А как мы можем прав тебя лишить, если у тебя нет никаких прав? Ты здесь никто. Ты – мент петушиный!.. За проезд без прав тоже штраф полагается, да? Сколько? Много, да? Сами знаем, что много... Пятьсот рублей с тебя за проезд без прав. И столько же за сплошную!
– За две сплошных! – продолжил первый уголовник. – Первая полоса – ментовская, вторая – петушиная.
– Значит, полторы штуки с тебя, козья ты морда!
Уголовники разом надвинулись на него, Богдан шатнулся назад, спиной ткнулся в запертую дверь.
– Ты чо, не понял? Полторы штуки гони!
Парасюк решил, что если деньги он не отдаст, то живым из этой камеры не выйдет.
– Берите! Все, что есть, берите!
Он снова полез в потайной карман и вытащил оттуда всю свою наличность. Но, увы, безобразия на этом не закончились.
– А ты что, чем-то недоволен? – грозно и нахраписто насел на него первый уголовник.
– Доволен, всем доволен... – подавленно кивнул Парасюк.
– Тогда за штрафстоянку плати.
– За какую штрафстоянку?
– А за ту, на которую ты попал. Мы дорого берем. Штука рублей в сутки. Оплата вперед, как минимум, за три дня.
– Но у меня уже нет денег! – навзрыд протянул Богдан.
– А это никого не колышет! Нет денег, значит, отправляйся в долговую тюрьму!
– Но я уже в тюрьме!
– Тогда тебе дорога в долговую яму!
– Это как?
– Да очень просто!
Парасюк и опомниться не успел, как его ткнули задницей в унитаз, который здесь почему-то назывался долговой ямой.
Илья лежал на своей шконке и молча наблюдал за цирковым шоу, которое устроил Вадик на потеху публике. Непонятно, откуда он узнал, что в камеру должен был «заехать» бывший гаишник, но сценарий он расписал до мелочей и разыграл его как по нотам. В итоге бывший лейтенант оказался без денег и по уши в дерьме. С шутками-прибаутками его загнали под шконку, и на этом представление и закончилось.
Вадик подсел к Илье, самодовольно хлопнул по своей ладони кипой раздобытых купюр.
– Видал, как уметь нужно? – торжествующе спросил он. – Почти две штуки, как с куста, в общак и без всяких квитанций об оплате... Слушай, может, и мне гаишником устроиться, а? Ощущение такое, как на рыбалке!
– Ты сначала выйди отсюда, рыбак, – усмехнулся Илья.
– Да я-то выйду... Только не хочу. Хорошо здесь, весело.
– Очень весело. Сначала законный вор заехал, затем мент.
– И не говори, брат. То с одним разберись, то с другим...
– Так разобрался же.
Илья многозначительно указал взглядом на Тенгиза, который молча и тоскливо лежал на крайней у двери шконке. Так и не стал он орлом, так и не признали его вором. Сам виноват в том, что такой глупый.
– Слушай, может, коронуем его, а, по-новой? – встрепенулся и растянул губы в улыбке Вадик. – Пусть поляну накрывает, пусть вином нас грузинским поит...
– Не трогал бы ты его.
– А тебе что, жалко этого придурка?
– Жалко у пчелки. А у меня предчувствие плохое. Как бы нам боком это веселье не вышло?
– Предчувствие? – фыркнул Вадик. – Это на тебя тюрьма давит, извилины закоротило...
– Не знаю, может быть.
– Тебя там освобождать не собираются?
– Не знаю, – удрученно пожал плечами Илья. – Следователя нового назначили...
– Ты не рассказывал.
– Не успел.
– Да оно и неинтересно.
– Тебя что, женщины уже не интересуют? – с поддевкой усмехнулся Илья.
– Так у тебя что, женщина следак?.. – оживился Вадик. – Смазливая хоть?
– Не то слово. Красавица.
– Да ладно тебе!
– Молодая совсем. И красивая – любая фотомодель позавидует.
– Да ладно уж, любая!
– Ну, нашего, Рубежного масштаба – точно!
– Ты с ней не того, не?..
– Шутишь? Там в кабинете решетка!
– Ну, через решетку!
– Она в юридической академии училась, а не в цирковом училище.
Даже если бы не было решетки, все равно ничего бы не было – Илья был уверен в этом, как в том, что женат на Ниле. Следователь Толоконникова была сама неприступность: ни малейшего намека на возможность классического тюремного романа «женщина-следователь и мужчина-заключенный»... И стелила она жестко, как будто ни капли не сомневалась в том, что это он убил Эльвиру. И все выпытывала, в каком месте он ее утопил. Как будто по всему Рубежу, на каждой сотке, находится аквариум с морской водой, в который он мог окунуть Эльвиру... Разумеется, Илья не смог оправдать ее надежд, потому как не в чем ему было признаваться.
Одно утешало – его чистосердечное признание утратило юридическую силу. Ведь само по себе признание предполагало в дальнейшем обстоятельный следственный эксперимент, а это заведомый провал: Илья не мог показать место, где захлебнулась водой Эльвира, потому как понятия не имел, где оно находится... Но, судя по всему, для следствия это не имело особого значения. Чувствовалось, что дровишки в топку следственного локомотива подбрасывают сильные мира себе – прокурор и его влиятельный сотоварищ Окулов. Следователь Толоконникова была пешкой в этой игре и, похоже, стремилась выбиться в ферзи.
– Так ты это, научил бы ее, – заерзал от нетерпения Вадик. Похоже, он представлял себя на месте Ильи тет-а-тет с Викторией Михайловной. – Где юбочку приподнять, где подогнуться...
– Как ты юбочку приподнимешь, если она узкая и до колен.
