открылась именно на службе, с ней нужно родиться. Разумеется, Шедин входил в те самые пять процентов, которые, согласно чьей-то справедливой теории, составляют люди-волки, живущие за счет людей-овец. В пять процентов, которым открыто в этой жизни гораздо больше, чем всем остальным. В пять процентов избранных, которых остальные не без зависти именуют «баловнями судьбы», или вот еще есть сильно подзае… словечко «элита».
Любой бизнес, даже самый легальный, походит на айсберг, основная часть которого находится под водой и никому не видна. Под водой происходит все самое важное, а верхушка айсберга – это лишь смерзшаяся глыба из документов, циркуляров, инструкций и жидких налоговых отчислений в бюджет. Такова модель любого, даже самого «белого» бизнеса. Вообще тот, кто первым разделил бизнес на «белый», «серый» и тому подобное, был, мягко говоря, не прав. «Белого» не бывает. Белый бизнес так же нереален, как чистый кокаин. Так вот, Шедин создал айсберг, верхушка которого была ничтожной, зато подводная часть была крайне существенной. Он придумал «закупочную комиссию», которую сам же и возглавил. В выборе поставщиков контента комиссия официально руководствовалась целой прорвой регламентов, данными расчета предполагаемой прибыли, следила за тем, насколько хорошо вписывается в концепцию «МДС» предложение поставщика контента. На самом же деле, прикрывшись фиговым листком «высокой миссии МДС», «высочайшими критериями отбора контент-провайдеров» и «передовыми методами высокотехнологичного анализа», регламентная комиссия принялась «колбасить лавэ» на взятках, которые ее члены сдирали с контент-провайдеров, как в свое время кожу сдирали с пришпандоренного к позорному столбу индейца крутые на расправу жители Дикого Запада. В закупочную комиссию входили верные Шедину люди. Каждый действовал самостоятельно, выбирая поставщика контента с учетом его «платежеспособности». Как только сотрудник Шедина видел, что к нему пришел «реально честный фраер», а не подсадной петушок, подосланный службой безопасности «МДС», он собирал об этом фраере максимум имевшейся информации, составлял подробную записку и шел с ней к Диме в кабинет, где за плотно закрытыми дверями эти двое: начальник и подчиненный, а вернее будет сказать – пацан и пахан, принимали решение включать фраерка в схему или подождать и проверить его дальше. Вся ответственность в случае «дефолта», как именовал Шедин форс-мажорные обстоятельства в лице службы безопасности, брал на себя сотрудник. Димино имя не должно было фигурировать ни в коем случае. Таким образом круговая порука в ДРПУ была абсолютной, Шедин болел звездным недугом мнимой непогрешимости, а производители контента исправно отстегивали и откатывали в карман менеджеру ДРПУ – члену регламентной комиссии, который, в свою очередь, аккуратненько делился с Димой из расчета 70 % – шефу, остальное себе.
Члены закупочной комиссии со временем начали вести себя нескромно. На служебной стоянке возле здания ЕБР МДС (Единая Бизнес Единица России Мобайл Диджитал Системс) появились их новые автомобили ценовой категории от 70 000 долларов. Парни стали летать только бизнес-классом и позволять себе дорогие отели и лучшие курорты, рестораны и проституток. Словом, все у них пошло по накатанной колее, когда осторожность сменяется бахвальством и желанием повысить свой статус в глазах окружающих, пересев с менее дорогого куска железа в более дорогой и черный. Стандартная история, ничего сверхъестественного. Эгоизм в который уже раз доказал свое превосходство над человеком на примере этих людей. Но Шедин вел себя куда как скромней: никогда не носил дорогих костюмов, а, напротив, одевался очень неброско. Портфель его был потертым, но не настолько, чтобы выглядеть неприлично. Ботинки стоили 200 долларов. Он ездил с шофером, но на «Peugeot-407». Он сумел так поставить отношения со своими людьми, что те не сдали бы его ни в коем случае. Они очень боялись своего шефа. Действуя проверенными в органах методами, Шедин имел на каждого убойный компромат такой силы, что публикация его в интернет-пространстве привела бы к полной гибели карьеры любого, кто решился бы на явку с повинной и сдачу шефа. А никто и не собирался его сдавать. Кому же это нужно: рубить под собой сук? Отталкивать кормящую руку?
Были у Шедина и другие «схемы» на случай опасности. В частности, он превосходно знал о существовании некоего Бажовского – ныне покойного сотрудника «МДС», торговавшего закрытой информацией, составляющей тайну компании. Шедин был с ним приветлив, даже некоторым образом поощрял присказками вроде «риск благородное дело», «круто ты, вот я бы так не смог» и «чего бояться, если деньги не пахнут». А при удобном случае, когда СБ вновь собиралась проверить ЕБР, он сдал им Бажовского с потрохами, и тот… выпал из окна. Злые языки поговаривают, что рот ему перед самой трагедией кто-то надежно заклеил скотчем, а руки связал.
Шедин держал людей на страхе, алчности, гордыне – осознании, что они не такие, как все, и те платили ему преданностью. Он и сам никого никогда не сдавал. Шедин был настоящим Крестным отцом всех этих мафиози из ДРПУ. Поэтому, когда выбор пал на Ванечку, тот безропотно исполнил роль козла отпущения и получил от шефа обещание своего трудоустройства, «как только вся эта буча уляжется».
– Я тебя пристрою к какому-нибудь контент-провайдеру, – серьезно пообещал ему Шедин, – мне это будет очень просто сделать. Дай только времени немного остынуть от кипежа. А пока отдыхай, благо есть на что. Кстати, если подвернется желающий производитель картинок для телефона, который, по твоему, мнению представляет интерес и за которого ты можешь поручиться, ты можешь порекомендовать ему меня. Заодно приблизишь свое новое назначение…
Шедин как в воду глядел. Он никогда ничего не забывал, особенно он помнил то, о чем говорил сам. Поэтому он вполне благожелательно отнесся к звонку Ванечки и назначил Картье встречу на следующий день прямо в офисе ЕБР МДС на Таганке.
7
После разговора с пьяненьким Ванечкой Картье вытянул-таки из Кости Штукина 2000 долларов «за организацию встречи с ответственным лицом из МДС». Это были его первые деньги, полученные им жульническим способом на новом месте. Все прошло как нельзя более легко. Штукин был податлив и доверчив, как валдайская целка. Он не хмурил брови, не гонял по столу карандаш, не сказал «надо подумать и вообще: пригласи-ка мне этого Ванечку, я хочу с ним побеседовать с глазу на глаз, а то уж больно несуразную цифру за свои услуги он запросил, надо бы ее уменьшить». Вместо всего этого, столь естественного для всякого нормального бизнесмена (подозрительного, недоверчивого, не без оснований полагающего, что все вокруг только и занимаются тем, что стараются его обжулить), Штукин, как-то застенчиво улыбнувшись и даже покраснев, открыл сейф, извлек оттуда пачку сотенных долларов, отсчитал двадцать бумажек, убрал их в конверт и положил его перед Виктором.
– Пожалуйста, – сказал Штукин.
– Благодарю, – добавив в голос супербасы для придания солидности, ответствовал Картье и махом сбросил конверт в портфель, да так быстро, что Штукин только подивился про себя скорости, с которой работает его институтский приятель.
– Что же теперь? – робко спросил Костя.
– Теперь, мой друг, только вперед, – ответил Картье и задумчиво посмотрел в окно. Не поворачивая головы, добавил: – Я себя чувствую, как фюрер накануне Австрийского аншлюса.
Штукин хмыкнул:
– Он неважно кончил. И причем тут фюрер вообще? Этот придурок – твой кумир? Витя, ты что? Ты так шутишь? Только не говори мне, что ты симпатизируешь нацистам, это сильно охладит мое к тебе доброе отношение.
Картье замахал руками:
– Да бог с тобой, Костя! Какие там симпатии к нацистам?! У меня их отродясь не наблюдалось! Просто со временем кровь уходит в землю, а то, что остается, – это уважение к силе мысли и величине исторической личности. Он был, конечно, мразью, но ты представь, как же его перло в самом начале, когда у него были сплошь только легкие победы? Нет, я не люблю Гитлера. – Щека Картье задергалась, и было непонятно, либо он действительно не любит Гитлера, либо гримасничает, пытаясь выйти из создавшегося неловкого положения.
– Ну слава тебе, господи, – с облегчением выдохнул Штукин. – А то я уж подумал, что ты, не ровен час, этот, как его… Сейчас же кого только не встретишь! Развелось всяких, понимаешь, – он, казалось, немного смущенно хмыкнул, – неформалов.
Виктор пожал плечами. Хотел сказать, что для руководителя такого бизнеса подобная косность выглядит по меньшей мере странно. «Неформалы», хм… Каждый волен самовыражаться, как ему заблагорассудится. Осуждать за идеи, пусть даже и столь радикальные, – это мера, обреченная на провал.
