на воссоединение Гонконга и красного Китая, эти банки продолжают оставаться основными, богатейшими финасовыми группами в своем регионе. Сертификат ФРС для них как охранная грамота – никто никогда не тронет. Местные власти знают, что излишний интерес с их стороны, проявленный к этим банкам, повлечет за собой «озабоченность госдепартамента США», и предпочитают не будить лихо, покуда оно тихо.
В Америке Нам Кам вел себя как лояльный гражданин, считался меценатом – покровителем искусств. В Нью-Йорке ему принадлежали две художественные галереи, там часто проходили выставки, собиравшие влиятельных людей – ценителей искусства со всего мира. Эти выставки позволяли Мемзеру и Наму легально встречаться: для всех это были встречи галериста – вьетнамского диссидента и банкира – любителя живописи. Однажды на выставку приехал сенатор. Торопливо прошел через залы, кивая в ответ многочисленным приветствиям, без стука вошел в комнату, где беседовали вьетнамец и банкир. Не снимая пальто, сел за стол, залпом выпил стакан воды, закашлялся и чертыхнулся:
– Холодная. Как лед холодная. Можно схватить ангину! Черт возьми, Нам, ты сам скоро станешь таким же холодным. Знаешь, зачем я приехал в Нью-Йорк и не доверился телефонам? Потому что твои телефоны прослушиваются.
Нам Кам насмешливо прищурился:
– Вот как? И кем же? Я жертва коммунистического режима, лояльный гражданин и известный галерист. Кто осмелится меня прослушивать?!
– Федеральное бюро расследований, – отчетливо выговорил сенатор, – да-да. И уже несколько дней.
– Что же случилось несколько дней назад? Я помню наш уговор: никаких дел на территории Штатов. У меня безупречная репутация, мистер.
Мемзер не вступал в разговор, он уважал старшего по званию. Сенатор же вытащил из бокового кармана своего пальто сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и бросил Нам Каму:
– Вот. Это копия ордера Интерпола, переданная в ФБР. Поэтому они тебя и прослушивают, ордер – достаточное основание. Я думаю, тебе скоро конец, Нам. Получишь пожизненное. Интерпол не стал бы выдавать ордер, не будь там уверены в том, что смогут засадить тебя навсегда.
Нам осклабился и стал похож на улыбающуюся гусеницу. Он не боялся, ему наплевать было на Интерпол, ему так спокойно было здесь, в Нью-Йорке. Он был богат, он создал Катран, он распоряжался людскими судьбами, жизнями... Сесть в тюрьму? Это не входит в его планы. Нет-нет, ни за что. Но бумага лежала перед ним, и невозможно было отрицать ее существование, да и в подлинности оригинала, с которого была сделана эта копия, не было сомнений. Шутить с международной полицией, недооценивать ее?
– Ну, во-первых, меня для начала надо арестовать, – сказал Нам. – Я, разумеется, публичная фигура; скрываться, удариться в бега – это не для меня, но Федеральное бюро, а это я знаю совершенно точно, Федеральное бюро не станет делать ничего, пока я на американской территории. Им хоть в чем-то нужна зацепка, что-нибудь элементарное, даже превышение скорости подойдет. Хотя, конечно, – он вздохнул, – земля под ногами сейчас больше похожа на трясину.
– Хуже всего в этом деле то, что оно не только твое, – вступил наконец в разговор Мемзер. – Оно наше, общее дело, Нам. Попади ты на скамью подсудимых, процесс обязательно сделают открытым и я не дам за нашу с господином сенатором репутацию и рваного контрацептива, а наша репутация для нас равнозначна жизни. Тебе даже не нужно будет болтать. Найдутся два-три журналиста, их газеты оплатят все расходы, лишь бы первыми напечатать сенсационную передовицу, что-то вроде «Что общего у сенатора, банкира и босса вьетнамской мафии?». В свое время мы спасли тебя от Вьетконга, хотя могли просто убрать. Ты должен помнить, что без нас тебя бы просто не было.
– Я ценю ваше благородство, – Нам Кам отвесил издевательский поклон, – но, надеюсь, вы понимаете, что, убив меня, вы и сами проживете недолго.
– Давайте-ка не будем вести себя, как склочные бабы, – сенатор поднял указательный палец, словно выступая с трибуны. – Ордер можно аннулировать. Разумеется, не сразу, понадобится какое-то время. Наму нужно спокойное место, где можно будет переждать. Ну, скажем, страна, которая не выдает международных преступников.
Нам усмехнулся:
– Ссылка в банановое королевство? Думаете, для вьетнамца такой вариант в самый раз? В банановом государстве нет границ, нет законов, меня там достанут в два счета. А потом, как я смогу контролировать бизнес, сидя на пальме, как гребаный, мать его, лемур?
– А при чем тут пальмы? – возразил Мемзер. – Почему, скажем, не государство, в котором в ближайшее время начнут происходить весьма интересные вещи? Я говорю о своей бывшей родине. Союз сейчас активно принимает вьетнамцев, они работают на заводах и фабриках по всей стране. Уверяю, что многие из них осядут в СССР, начнут бизнес. Там сейчас большие перспективы. Что если ты, Нам, переедешь на какое-то время в Москву? Это не ссылка, это новые возможности. Мы будем встречаться, мне придется теперь там часто бывать, так что для тебя в этом смысле связь с окружающим миром потеряна не будет. Все выглядит, как простой переезд. Ну?! Босс Катрана переезжает из Нью-Йорка в Москву. И все.
– Соглашайся, Нам, – поддакнул сенатор. – Выбирая между пожизненной решеткой, нелегальным положением и совдепами, я бы выбрал совдепы. Без вариантов, не так ли?
Что оставалось Наму? Спустя неделю он уже был в Москве, сидел в комнатушке общежития горного института и беседовал с некоторыми земляками, прибывшими из социалистического Вьетнама. Здесь, в СССР, Нам Кам почувствовал, что начал самое большое и прибыльное дело в своей жизни. Он не контролировал бизнес, он создал его. В стране непуганых идиотов, где не было элементарного ширпотреба, вьетнамские куртки-пуховики, набитые черт знает чем, кожаные куртки, дубленки, шубы из собаки или кролика и прочая ужасная ерунда, которая теперь кажется дурным сном, поддельные вещи с заманчивыми для советских граждан названиями мировых производителей разлетались, словно горячие пирожки. Невозможно посадить на иглу население целой страны. Наркобизнес чрезвычайно опасен, а здесь, на ширпотребе из Вьетнама, Китая и Монголии, Нам Кам в одночасье сделался монополистом и быстро стал получать суперприбыли. Одеть сто шестьдесят миллионов человек – задача, с которой Нам успешно справлялся на протяжении долгих лет. Помимо этого он встал во главе черной валютной биржи: в каждом студенческом общежитии Москвы, Петербурга и прочих больших городов находились кассы оптового валютного обмена. Спустя всего два года с момента приезда Нама в Москву он руководил бизнесом с миллиардными оборотами! За это время он основательно пустил корни сперва в Союзе, а после уж и в России. Босс Катрана в изгнании совершенно официально получил российское гражданство, обзавелся шикарными апартаментами в центре Москвы, дворцом в Подмосковье и огромным кругом полезных знакомств, куда входили сплошь только нужные люди, с помощью которых Нам Кам без всяких проблем решал вопросы своего большого дела, – в основном государственные функционеры как среднего, так и весьма высокого уровня. Высоким чинам в погонах нравилось, что Нам никак не связан с криминалом, а занимается вполне себе мирным делом и при этом согласен щедро делиться. Впрочем, Нам Кам всегда давал понять, если запросы чиновников становились чрезмерными, и те остывали, не наглели. Чертов вьетнамец был изворотлив и всегда добивался своего.
Отгремели в Москве танковые залпы: салют в честь Ельцина, данный прицельно по зданию белого цвета. С крыш расстреливали случайных прохожих снайперы, в подъездах тех же граждан расстреливали наемные убийцы, а новая Россия активно занимала деньги на жизнь в Международном валютном фонде.
Мемзер вошел в правление двух самых крупных ипотечных фондов Соединенных Штатов в качестве наблюдателя от ФРС. К середине девяностых он все еще был одинок, уже очень богат и совершенно не публичен. Его имя не появлялось в деловой печати, не мелькало в таблицах крупнейших состояний, он был единственным из менял мирового масштаба, кто попал в их круг не как член старейшей финансовой династии со времен первых банкиров Венеции и Нового Света, а стал им в свои неполные пятьдесят. Быт его можно назвать скромным: у него не было яхт и дворцов, он позволил себе лишь небольшой крестьянский домик под Тулузой, в окружении виноградников, куда он наезжал два-три раза в год жить французской жизнью – носил берет и чуть коротковатые штаны, сидел в кабачках за стаканом вина, откармливал подвешенных к потолку гусей, чтобы печень их становилась жирным французским деликатесом. Мать перед смертью завещала похоронить ее в том самом маленьком городке под Ростовом, откуда семейство Мемзеров
