– До встречи, Герман.
– В семь часов?
– Да. В семь часов.
– Может быть, возле Екатерининского парка?
– Да. Я тоже очень люблю его.
– Пока.
– Пока.
Герману очень хотелось сказать «целую» вместо этого «пока», но он понимал, что этим можно было испортить начинавшую рождаться на белом холсте живописца картину, изображающую восход солнца, край которого появляется над линией океанского горизонта. Он произнес это «пока» и закрыл глаза, вдруг представив себе и мольберт, и натянутый на нем холст, и вечно юного романтика Рафаэля, который должен нарисовать на этой картине, в отдалении, двух сидящих на краю берега людей. Его и Настю. И в этой простоте счастья, состоящего только из неба, спокойного после ночного прилива океана, восхода солнца, полоски песчаного пляжа и двух любящих друг друга людей, ему захотелось очутиться, открыв глаза. Захотелось до колющих все тело мириадов иголочек, до ощущения глотка талой ледниковой воды в раскаленный городской летний день.
Но вместо этого он, открыв глаза, увидел вышедшую из ступора Оксану, жующую свою виноградно- ореховую колбаску и с сарказмом смотрящую на него.
– Что, Оксана? Ты хотела о чем-то спросить?
– Н-н-нет, я просто с удивлением слушала, как вы запудривали мозги какой-то несчастной девушке. Она, бедненькая, наверное, поверила вам, забыв о том, что вам, мужчинам, совсем нельзя верить и…
Герман в изнеможении обхватил голову руками, затем резко вскочил, схватил со стола Чернушина пачку сигарет и стремглав выбежал на улицу…
Они шли рядом по аллее парка, и Настя взяла его под руку. Она увлеченно рассказывала ему о том самом писателе, у которого сегодня, по заданию редакции, ей довелось взять интервью. Герман слушал ее с возрастающим интересом. Он был знаком с книгами этого человека, они нравились ему, но он никогда не задумывался над тем, что скрывается за именем автора на обложке.
– Сперва я решила основательно подготовиться к интервью. Я всегда готовлюсь к интервью очень тщательно, пытаясь выудить из Интернета все, что только возможно. Любую информацию о человеке, которому мне предстоит задавать вопросы. Вот и вчера я набрала в Google фамилию этого писателя, ожидая обыкновенных фактов из биографии и не рассчитывая на какие-то там сенсации. Однако, чем больше ссылок я открывала, тем больше я, если так можно сказать, поражалась тому, что на самом деле представляет собой этот человек, и, ты знаешь, я поняла, что невольно попала в мир, где он един в двух лицах.
– Как это?
– Ну… У писателей это часто встречается. Вспомни «доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона. Зеркало и зазеркалье. Бог и сатана. Праведник и маньяк. И между ними как будто нет ни одного соединяющего две половинки одной личности мостика. Они как непостижимое «два в одном». Настоящее имя писателя всем известно. Через три минуты я обнаружила, что есть еще одно имя. Псевдоним, или, как его еще называют в сети, «ник». Этот писатель придумал себе в сети образ, не имеющий ничего общего с реальным человеком. У него своя, от начала и до конца придуманная его создателем жизнь, ничего общего не имеющая с реальной биографией своего создателя. Давным-давно, еще в детстве, мне в руки попала замечательная книжка финского писателя Марти Ларни «Четвертый позвонок». Не стану пересказывать ее, в этом нет никакого смысла, но обмолвлюсь лишь, что главный герой, приехавший из своей Финляндии в Америку, – это скромный интеллигент и большой умница по имени Джерри Финн. Это не его родная фамилия, а тоже ник, которым для простоты наградили его американцы. Он буквально не может найти себя в этом мире, где ему предлагают купить роман «Анна Каренина» «всего на сорока страницах» и тысячи Мерлин Монро рекламируют все подряд. Он пытается выжить, ему помогает собственная финская смекалка, ха-ха-ха, но вот однажды он наконец встречает родственную душу. Это бродячий профессор Бобо, у которого даже не осталось имени и лекции которого больше никому не нужны в этой стране. Профессор знакомит Финна с такими же интеллектуалами, давно ставшими в Америке изгоями общества. Ситуация, до смешного похожая на нашу, не так ли? Я рассказываю это потому, что наш писатель, судя по всему, нашел в сети такое же сообщество интеллектуалов-маргиналов и поселил там своего «мистера Хайда». Его злой двойник – это беспринципный и лживый подлец, вначале даже пользующийся в этой среде авторитетом, а затем словно в насмешку над самим собой несколькими направленными взрывами разрушивший здание собственной виртуальной личности.
– Феноменально! Но зачем ему это?!
– Ты знаешь, я задала ему тот же самый вопрос. Я спросила, для чего он решил так поступить. Вначале он придумал о себе множество неправдоподобных историй и даже однажды вполне натурально получил по голове от одного из рассерженных этой бесконечной ложью «сетевого жителя». Знаешь, что он ответил? «Я, – говорит, – придумал все это для того, чтобы потом было легче сочинять романы. Этот сетевой «я» – это как тренировочный макет человеческого тела для отработки ударов. Я видел, как и куда его бьют, и учил своих героев уворачиваться. Одновременно с этим я формировал по крупицам их образы, сотканные из противоречий того выдуманного мною персонажа и совершенно подлинной реакции на него обитателей Интернета».
– А за каким же чертом нужно было переносить свои фантазии в реальность, да еще и получить при этом, как ты говоришь, «по голове» не пойми от кого?
– Он ответил, что это ему было нужно для чистоты эксперимента, и после этого он понял, что добился своей главной цели. В существование его второго «я» поверили! Причем поверили настолько, что весь Интернет теперь буквально завален ссылками на высказывания и выдуманные истории этого писателя, по сути своей о нем же самом! Представляешь, он даже рассказывал всем о том, что он какой-то совершенно ужасный преступник, убийца и взяточник!
При слове «взяточник» Герману стало не по себе. Он даже переспросил:
– А почему именно «взяточник»? Что в этом такого уж особенного? У нас вся страна погрязла во взятках, и вообще… Не вижу здесь ничего оригинального.
Настя с изумлением поглядела не него:
– Ты шутишь? А по-моему, нет на свете преступления страшнее, чем брать взятки. Ведь это так
