'Молоко вскипает внезапно'.
- Писатели, вечно в своем репертуаре, - вздохнул доктор.
Когда они удалились от берега на достаточное расстояние, где не мешают снующие суда, Джон поставил управление на автомат, установил спиннинги, и они с доктором уселись на корме в мягких вращающихся креслах. Чтобы пацан, шляясь без дела по судну, не выпал за борт, Джон дал ему задание - следить за фарватером. А сам, насупясь, смотрел на убегающую вспененную воду.
Доктор участливо взглянул на писателя.
- Что с вами случилось там, на берегу? вы были бледны, как смерть.
- Сердце немного прихватило, - ответил Джон, нехотя.
- А мне показалось, что вас испугали те двое...
- Не-е-ет. Просто у меня сегодня день был слишком насыщенный событиями. Я уже отвык от такой нагрузки.
- Дорогой друг, есть такое прекрасное терапевтическое средство, - и вы знаете об этом не хуже меня - оно называется катарсис.
- А по церковному - исповедь... а по-простому: выскажись - и на душе легче станет.
- Да-да, вот в этом роде. Кому же как не другу раскрыть душу...
- А вы -друг?
- Полагаю, да.
- Я так и думал... Ну что ж... Это началось давно, когда все свои ресурсы - физические и интеллектуальные - я направил в одну точку: стать писателем. Я вам как-то рассказывал некоторые эпизоды из свой жизни. Теперь раскрою то, о чем раньше умалчивал.
Джон достал сигару, раскурил её и стал вспоминать вслух:
- Когда вышел номер 'Нью-Йоркера' с моим рассказом, и я получил авторские экземпляры...
19
Когда вышел номер 'Нью-Йоркера' с его рассказом, и он получил авторские экземпляры, молодой писатель положил один экземпляр в заветную папочку, а второй оставил у себя на столе для постоянного любования. Кейн ждал хоть какого-нибудь 'общественного резонанса' на свое произведение, но проходили дни, недели, прошел месяц, а про него нигде не сказали ни слова - ни доброго, ни худого. Не похвалили, не обругали. Ни одна литературная собака не тявкнула в его сторону. Его просто не замечали, словно его вовсе нет на свете. Все повторялось, как с первым его рассказом.
Зато с маниакальной настойчивостью перетирали косточки одним и тем же фигурантам литературной тусовки. Что-то не хватало Джону преодолеть невидимый порог, подняться чуточку выше и попасть-таки наконец на сцену, где собрались знаменитости.
Что же ему не хватает? Может, таланта? Ерунда, он пишет неплохо, да что там - хорошо пишет. Тогда в чем дело?
Последней каплей, переполнившей его чашу терпения, стал неожиданный успех Джулии на поприще изобразительного искусства.
- Ты не поверишь, но я продала картину! - почти закричала она ему в лицо, вся возбужденная, словно осталось снять бюстгальтер и трусики.
- Какую картину? - не понял Джон.
Сегодня было воскресенье, редкий для него выходной день. Утром они сходили в методистскую церковь, как и полагается добрым гражданам, потом Джулия ушла по своим делам, а он, в приятном предвкушении длинного плодотворного дня, засел за эйбиэмовскую машинку. И вот жена пришла и сразу сбила его с настроя. Он попытался записать ускользающую фразу, но сделал опечатку, чертыхнулся и недовольно обернулся к Джулии.
- Очнись, чучело! - вскричала жена. - Я говорю, у меня купили картину. Мою картину!
- Меценат? - нарочито лениво, с презрительным подтекстом, спросил муж.
- В том-то и дело, что нет! Совсем посторонний человек. Какой-то адвокат, богатый сукин сын... Зашел в галерею Дорхэма, я как раз там была, увидел мою картину - и сразу её купил. Угадай, сколько он отвалил бабла?
- Понятия не имею, - ответил Джон. - Пятьсот долларов?
- Ха-ха-ха! - истерически засмеялась Джулия. - А пятьдесят тысяч не хочешь?
- А не слишком ли ты загнула, моя милая?
- В самый раз, мой милый, - передразнила она его. - На-ка вот, полюбуйся.
Джулия поднесла к его глазам чек, где стояла умопомрачительная для Джона сумма - $ 50. 000 и вычурная подпись того урода адвоката.
У Джона потемнело в глазах. Он отвернулся к пишущей машинке, но она стала такая маленькая, что он не мог различить буквы на клавишах. Он ударил по ним почти наугад и напечатал слово 'чукчело'. Ударил еще и напечатал 'чупчело'. Потом поднапрягся и написал правильно слово, которым его оскорбила жена, - 'чучело'.
Тут он понял, что ведет себя глупо. У жены такая радость, а он поступает как сволочь - не радуется вместе с ней.
Джон встал, подошел к бару, достал початую бутылку 'Гленливета', которую принес Мэтт, когда был последний раз у них в гостях, плеснул виски в бокалы. Джулии он разбавил, а сам выпил крепкое.
- За тебя и твой успех, - сказал он.
Виски прошло через горло как вода. Ему даже показалось, что оно выдохлось. Но Джулия закашлялась и сказала: 'Какая гадость. Давай пойдем в ресторан и выпьем что-нибудь подобающее - 'Дом Периньон', например...'
Джон хотел сказать, что он так надеялся на это воскресенье, но событие действительно было потрясающим и бойкотировать его, значило смертельно обидеть жену-победительницу. Да, стоит признать - она победила его. На данном этапе. Что ж, этот этап стоит отметить. Может, у Джулии такое событие никогда не повториться. Разумеется, удача её случайна. Сумасшедший адвокат, не имеющего ни художественного вкуса, ни чутья на талант...
- Я позвоню Мэтту, - сказала Джулия, - а ты иди одевайся.
Она была счастлива, щеки её пылали. 'Черт возьми, до чего же она красива', - подумал Джон и стал натягивать на плечи и задницу единственный свой приличный костюм.
* * *
Потом Джулия продала еще несколько полотен. И с каждым разом ей платили все больше и больше. Просто неприлично много. Последнюю мазню она продала за ТРИСТА ДЕВЯНОСТО тысяч долларов. Эта была откровенная насмешка над Джоном. А Джулия ликовала. Наконец-то она стала богачкой. И это её здорово изменило. Но отнюдь не в лучшую сторону Она стала скупой, прижимистой, если не жадной. Куда только девалась былая её расточительность. А может, она просто поняла цену деньгам, заработанным СВОИМ трудом? Возможно. Потому что для старческой жадности она еще была слишком молода. Себе, конечно, она не отказывала в своих слабостях, а вот Джон так и остался с единственным костюмом.
Но он, как ни странно, только вздохнул с облегчением. Теперь он мог послать к чертям все дополнительные работы и жить на минимум, которого ему, при его скромных запросах, вполне хватало на жизнь. А, главное, у него появилось много времени для литературной работы. Он как сумасшедший стучал по клавишам, писал новый роман под условным названием 'Чучело'. Потом стало ясно, что одного чучела маловато для успешной продажи, и он переправил заглавие на множественное число. Когда же действие
