Елена Николаевна замолчала и обернулась к окну. В наступившей тишине стали явственно слышны звуки, абсолютно несвойственные курортно-гостиничной зоне отдыха: внушительный рев и вибрация какого-то мощного механизма. Елена раздернула шторы и открыла дверь на балкон. Вышла наружу. Мужчины потянулись за ней.
Векшин возникал постепенно: сначала шляпа, потом глаза и подбородок, потом расстегнутый ворот рубашки и что-то мягкое, пушистое, попискивающее в его руках.
Не сказать чтобы Елена Николаевна и ее гости были поражены, но все же удивление коснулось их сознания, слегка замутненного коньяком и шампанским. Для кого непосредственный начальник, а для кого и «подопечный», медленно поднялся откуда-то снизу и теперь стоял перед ними за ограждением балкона на уровне четвертого этажа.
Первой поздоровалась с Векшиным Елена и, перегнувшись через перила, с облегчением убедилась, что ничего сверхъестественного в его появлении нет. Никола, просветлев ликом, заорал: «Ура! Артемьич! Ты как раз вовремя!»
– А вы-то что здесь делаете? – подал голос «пришелец», не ответив ни на одно приветствие.
Елена Николаевна сделала приглашающий жест рукой. Векшин нахмурился, протянул ей пушистый комок, оказавшийся большим и толстым щенком, и перебрался из своего подъемного «стакана» на балкон. Потом, нагнувшись вниз, свистнул и махнул рукой водителю автокрана: «Свободен!». Наконец обернулся к Елене.
– А я думал, вам нездоровится, Елена Николаевна! Решил навестить больную, а тут пир горой и никто не болеет. Даже наоборот...
Елена Николаевна уткнулась носом в мягкую, отливающую золотом шерсть щенка.
– Как ее зовут?
– Его зовут Цезарь. Это подарок и одновременно лекарство от депрессии, – сказал Векшин, придирчиво осматривая стоявших рядом коллег. Мужчины потянулись обратно в номер.
– Спасибо. Я чувствую, как мне хорошеет и хорошеет...
– Вижу, – сказал Паша.
– Вы проходите, Павел Артемьевич... У меня сегодня гости нежданные, но приятные... – радушно пригласила Елена.
– Я понял.
– И как это вам пришло в голову навестить меня. Да еще таким способом! Да еще с подарком! Вы настоящий романтик, Павел Артемьевич! Кто бы мог подумать! – защебетала хозяйка номера с балконом.
Паша смерил Елену взглядом и придвинулся вплотную.
– Очень хочется тебя ущипнуть. Или поцеловать.
– Я догадалась, – попыталась отодвинуться Елена и уперлась спиной в стену.
– Какого черта делает здесь вся эта гоп-компания?! – наседал Векшин.
– У меня, между прочим, сегодня дебют. И мои друзья и коллеги пришли меня поздравить, – загородившись мирно посапывающим щенком, заявила Елена.
Коллеги не замедлили о себе напомнить:
– Елена! Павел! Вы еще с нами? Идите же сюда!
Павел отодвинулся, пропуская даму вперед. Щенок открыл глаза, зевнул и лизнул Лену в нос.
– Ну что, Цизик! Пойдем, у тебя сегодня тоже дебют.
Через пять минут Векшину был торжественно вручен план работы съемочной группы. А еще через четверть часа режиссер-постановщик при молчаливом соучастии остальных коллег задал ему сакраментальный вопрос: «Так как же насчет пари, Павел Артемьевич?»
Паша пожал плечами.
– У тебя, Сергей Альбертович, не только выдающийся талант, но и прекрасная память на пари, в которых не участвуешь ты сам.
Лена перестала есть апельсин.
– Так ведь справедливости хочется. Насколько я помню, некоторое время назад ты высказал недоверие нам с Еленой Николаевной, – сказал Катайцев.
– «Нам»? Пожалуй, ты прав. Справедливость должна восторжествовать, – согласился Векшин.
– И...
– Я думаю, что участие Елены Николаевны в нашем фильме делает нам честь. Я считаю, что ее ждет большое будущее на актерском поприще. Уверен, что ты, господин Катайцев, открыл новую звезду на кинонебосклоне. Поздравляю тебя, Елену, всех поздравляю. Ну и себя, конечно.
– Ура! – воскликнул Николай.
– Аминь! – провозгласил Катайцев.
– Те-те-те, – с сомнением протянул Иннокентий Михалыч.
Елена вздохнула. Паша ничего больше не сказал.
Вечер продолжался не более получаса, поскольку Векшин, приняв строгий и начальственный вид, скоро напомнил присутствующим о долге перед кинематографом и зрителем. Начали прощаться. Сегодня особенно задумчивая, Елена не стала никого удерживать. Когда режиссер с директором уже были в коридоре, в дверях произошла небольшая заминка. Никола Губанов, с самым лукавым выражением лица, на которое был способен, не удержался-таки:
– А желание? Елена Николаевна, ты уже решила, чего будешь желать? Могу посоветовать, если что...
Векшин плюнул с досады. Отвертеться не получалось. Щенок, устроившийся в ногах у стоявшей рядом Лены, тявкнул на него и припал на передние лапы.
– Говорите, Елена Николаевна. Только держите себя в руках. Я все-таки мужчина уже в возрасте.
Лена присела на корточки и почесала лобастую башку юного лабрадора. Снизу вверх посмотрела на проигравшего спор мужчину и обратилась к веселому оператору:
– Что пожелать я знаю, Коля. Но сейчас это не совсем уместно. Я немного погожу и через недельку господину Векшину все подробно изложу.
– А я... тебе, Никола, доложу и покажу. Потом. Если захочешь, – добавил Векшин.
Николе ничего не оставалось делать, кроме как поддержать рифму-импровизацию:
– Ну, что же, очень рад. А теперь я ухожу, ухожу, ухожу...
Векшин оторвал галантного Губанова от руки Елены и подтолкнул вслед остальным. Сам также поцеловал руку хозяйки (и не более!), надел шляпу и кивнул в стиле «Честь имею!». Дверь за собой закрывать не стал.
«Итак, пункт номер два. Какая я молодец!». Цезарь сделал на полу приличную лужу и победоносно смотрел на хозяйку. «Так-с, еще один подопечный на мою голову. Придется обеспечить ему кормежку и легальное существование в гостинице. Ладно, обэтом я подумаю завтра». А сегодня, убирая за Цезарем лужу, и моя в ванной бокалы, Лена думала о другом. И мысли были весьма противоречивые. Во первых, Векшин вырисовывался, хоть и не всегда идеальным, но вполне симпатичным мужиком. Собачку вот принес, и в кино, несмотря на ревность, все же снял. Да и ревность – вполне человеческое чувство. «Интересно, если бы не вся это ведьмовщина, а я бы в отпуске здесь оказалась – все бы так же вышло? И чем бы закончилось? И стала ли бы я из-за него так стараться, если бы не сладкая месть в конце? Он-то, сам как этот щеночек, и не подозревает за мной задних мыслей. Наивный! Прямо жалко будет его так расстраивать!»
Векшин у себя в номере вскоре оставил попытки уснуть. Его «проклятые вопросы» сводились сегодня, в основном, к ромашковой дилемме: «любит – не любит».
XIII. Если друг оказался...
– Слушай, Кульман, ты женщин любишь?
– Конечно. Очень. И давно.
– Да не об этом, Илюха. Я не либидо имею в виду. Можешь ли ты им верить и прощать их?
Разговор проходил в конторе у Кульмана в самом начале рабочего дня. Илья Семенович, далеко не впервые «исповедующий» своего младшего товарища, поудобнее устроился в кресле.
– Ну, во-первых, Паша, любить надо Родину и Бога, а во-вторых, я все это уже где-то слышал.
