Сейчас они не подозревали, что «Харуна» на полной скорости уходит от Японии на восток, чтобы избежать тайфуна.
Императорская семья в мае тайно переехала в Швейцарию. Правительственные органы Японии получили временное пристанище в Париже. Комиссия по осуществлению эвакуации перебазировалась в Гонолулу, теперь она называлась «Штаб по принятию спасательных мер». Исполнительные органы государственной машины, именуемой «Япония», в большинстве своем уже находились вне тонущих островов, перебравшись из некогда столь уютного уголка Дальнего Востока в другие страны и районы мира. И никакая веревочка не связывала, казалось, рассеявшиеся органы государственного аппарата с разбросанными по всей земле его гражданами… Перед шестьюдесятью пятью миллионами эвакуированных, разбросанных по разным частям света, начинали вставать проблемы «жизни». В палаточных лагерях для беженцев, раскинувшихся под открытым небом, в бараках, в военных казармах, а порой и в жалких поселках, походивших на лагеря для заключенных, уже потихоньку разгоралась тревога. Как будет с питанием, со свободой передвижения?.. И прочее, и прочее…
За спиной этих людей, в большинстве своем уехавших даже без самого необходимого, но все же вздохнувших на «устойчивой земле» с облегчением, остались бьющиеся в предсмертных судорогах острова и все еще ожидающие спасения почти тридцать миллионов соотечественников. За июнь и июль было эвакуировано только около четырех с половиной миллионов человек, а погибло три миллиона. Были и случаи самоубийства.
Среди оставшихся двадцати миллионов было и немало таких, кто добровольно уступил свое место на корабле или самолете. Подавляющее большинство их составляли люди старше семидесяти лет. Участились случаи, когда пожилые японцы, особенно мужчины, покидали семью или исчезали со сборных пунктов, оставив записку, что будущее они возлагают на молодых и зрелых, что они уже достаточно прожили и не хотят быть обузой, не хотят расставаться с Японией, потому что жизнь вне ее теряет для них всякий смысл.
Один из таких стариков — возможно, самый старый из оставшихся — лежал сейчас в дальней комнате просторного окруженного садом особняка, находившегося в городе Футю. Крепкое железобетонное здание, несмотря на многочисленные землетрясения, сохранилось почти целиком. Но и золотистого цвета коридор, и комнаты, и одеяло, которым укрывался старик, — все было припорошено пеплом. Даже лицо старика, совсем иссохшее, изрезанное глубокими морщинами, покрывал мертвенно-серый налет.
— Вот как… — пробормотал старик. — Дурачок Куниэда… Оставил один ящик и погрузил женщин и детей…
Из его горла вырвался свист. Было непонятно, смеется он или кашляет.
— А сам-то он куда делся?.. Отправился вместе с ящиками?
— Нет… — сказал коротко остриженный могучего сложения человек, который сидел возле старика в торжественно-строгой позе. Пробежав глазами длинную телеграмму на английском языке, он добавил: — Написано, что остался на месте…
Старик пожевал сморщенными губами, в его потускневших глазах ничего не отразилось.
— Ну и олух… великовозрастный… — беззлобно пробурчал он. — И… какой же из ящиков он бросил, там не говорится?
— Да есть… Куниэда-сан указал на ящик Б, который и оставили…
Из глубины подушек раздалось странное повизгивание. Могучего сложения человек испуганно взглянул на старика. А тот, раскрыв во всю ширь свой беззубый рот, весело, от души смеялся.
— Знал… — едва переводя дух, сказал старик. — Ну и стервец, с таким ухо нужно держать востро. Как же он унюхал, а?.. Сам-то он не способен определить… Значит, в какой-то момент узнал как-нибудь… Если так, он, пожалуй, выживет… Понимаешь, Есимура?
Старик помолчал, а потом продолжил:
— В ящике Б почти все было подделкой… Это я придумал… Сам… и давно уже… Никто об этом и не знал… А жаль, что не доведется нам околпачить этого самого О’Коннели из Бостонского музея искусств… Да, досадно… Когда встретишься с О’Коннели, передай ему привет… Скажи, последняя шутка старика не выгорела из-за одного парня со страшно тонким нюхом… Да, кстати, за вами уже приехали?
— Да. На вертолете опасно, в двигатель забивается пепел, так что прибыл большой «джип». Доедем до Тефу, там поджидает амфибия…
— Ладно… хватит, иди… Что делает Ханаэ?
— Думаю, она уже собралась…
— Давай, увози ее быстрее…
Могучий человек, которого звали Есимура, быстро вышел из комнаты, шумно ступая по татами. И тут же из-за фусума, где она, наверное, пряталась, появилась девушка.
— Что это такое?.. — старик окинул ее взглядом. — В таком виде ты собираешься сесть в «джип»?
На девушке было кимоно из шелка «акаси» темно-фиолетового цвета, словно бы распространявшее аромат своего оттенка, и старинное оби, расписанное цветами повилики. Секунду она смотрела на старика полными отчаяния глазами, потом подошла к нему, ступая легко и изящно, и уселась по-японски, коснувшись коленями татами. Бессильно опустив плечи, она закрыла руками лицо.
— Я… не поеду… — сказала девушка дрожащим, с ноткой возмущения голосом. — С вашего позволения, я останусь возле вас…
— Нельзя… — коротко ответил он. — Ты еще… молода. Нельзя тебе позволить умереть вместе с таким дряхлых стариком…
— Нет! Нет!.. Я… Лучше я, если придется вас покинуть…
— Да что ты болтаешь!.. — он слегка повысил голос. — Кажется, тебя не так воспитывали, чтобы ты в решительный час несла всякий вздор… Ты поедешь туда… и будешь… жить во что бы то ни стало… Я ничего не велю тебе делать, не требую, чтобы ты там чем-то себя утруждала… Просто живи… Самое главное, чтобы ты прожила долго… Полюбишь мужчину, выходи за него замуж… Я тебе все время твержу: все сделано, чтобы ты прожила безбедно… Но, должен тебе сказать, что жизнь… вообще-то… тяжелая штука… и горькая…
Девушка, но выдержав больше, взмахнула широкими длинными рукавами кимоно и уткнулась лицом в татами. Ее тонкие плечи затряслись, послышались рыдания. Быстро глянув на появившегося у порога Есимуру, старик твердо сказал:
— Принеси во что переодеться… Брюки… нет… джинсы, так это, кажется, зовется, вот их и принеси, — он слегка закашлялся. — …Видишь, сколько с тобой хлопот…
Земля снова загудела, и комната заходила ходуном. Есимура пошатнулся. Фусума, выскочив из проемов, упали, подняв клубы пепла. В пустом доме что-то с треском рухнуло. Основательное здание противно скрипело и трещало, со двора донесся шум обвала.
— Торопитесь… — сказал старик. — Дорога станет непроезжей…
Есимура, шатаясь, вышел из все еще пляшущей комнаты. А старик, как будто что-то вдруг вспомнив, сказал:
— Ханаэ…
Девушка подняла залитое слезами лицо.
— Покажись!
Вытянув шею, она несколько раз глубоко вздохнула, перевела дух и встала. Выпрямилась. Зашуршало оби, шелковое кимоно с легким шелестом соскользнуло с плеч, и в сумрачном запустении комнаты возникло — словно легкий аромат — белоснежное, хорошо развитое тело с чуть покатыми плечами.
Бросив на девушку один-единственный взгляд, старик закрыл глаза.
— Японии… Женщина…
Сказал старик.
— Ханаэ… маленьких роди…
— Слушаюсь!
— Маленьких, говорю, роди. С твоим телом у тебя будут большие, здоровые малыши… Найди хорошего человека… Пусть не японца, это не важно… И роди много детей…
Заметив Есимуру, который принес одежду и повернулся лицом к стене, старик сказал:
— Уходите…
