— Я ничуть не жалею, что имел возможность спокойно понаблюдать, каким сделало английское воспитание моего племянника. Несомненно также и то, что мне труднее оказать вам более ласковый прием, чем тот, который вы получили при вашем вступлении на берег Франции. Я уверен, что Сибилла поможет мне в этом!
При этих словах он как-то неискренне улыбнулся своей дочери, продолжавшей смотреть на меня с тем же холодным, неприятным выражением лица.
Я оглянулся по сторонам и внезапно вспомнил эту обширную комнату со стенами, завешанными оружием и украшенными головами оленей. Этот вид из окна, вид на группу старых дубов, спускающегося под гору парка, вид на море, — да, я, конечно, видел их раньше! Да, я видел это именно тогда, когда семья наша еще жила в замке Гросбуа, и этот ужасный человек в платье табачного цвета, этот зловещий шпион с безжизненным лицом был именно тот, кого так часто проклинал мой бедный отец, кто выселил нас из родного гнезда и сам поселился на нашем месте! И всё же, несмотря на всю ненависть мою, я не мог забыть, что он прошлою ночью, рискуя собою, спас мне жизнь; признательность за спасение жизни и ненависть за всё пережитое горе боролись во мне. Мы сели за стол, и пока я утолял голод, мой новонайденный дядя объяснял мне всё то, чего я не мог понять вчера.
— Я почти узнал вас с первого взгляда,— сказад он,— ведь я хорошо помнил вашего отца, когда он был молодым красавцем! Вы точная копия его, хотя без лести можно сказать, что вы красивее его. Имя вашего отца было одним из известнейших от Руана до моря. Вы, я думаю, согласитесь со мною, что я с первого взгляда узнал вас и что не особенно часто можно встретить блуждающими на берегу лиц с такой старой аристократической фамилией! Я только удивился, как вы сразу не узнали местности вчера ночью. Разве вы никогда не слыхали о потайном проходе в Гросбуа?
Я смутно помнил, что, будучи еще ребенком, я слышал рассказ о подземном туннеле, у которого провалилась крыша,— что сделало его в то время совершенно бесполезным.
— Совершенно верно,— сказал дядя,— но когда замок попал в мои руки, то первым моим делом было вырыть новый туннель, потому что я предвидел, что в эти смутные времена он может быть очень полезен мне. Будь он починен своевременно, вашему семейству можно было бы гораздо легче и проще бежать отсюда.
Я вспомнил всё, что сохранилось в моей памяти о тех ужасных днях, когда мы, владельцы этого округа, прошли по нему, как волки, гонимые толпившейся чернью, осыпавшей нас градом ругательств, грозившей нам кулаками и бросавшей в нас камнями! Я вспомнил, что предо мной стоял именно дядя, исподтишка подготовивший катастрофу, воспользовавшийся этими тяжелыми днями, чтобы упрочить собственное благосостояние на развалинах нашего.
И когда я посмотрел на него, по его устремленным на меня глазам я догадался, что он читает все мысли, промелькнувшие в моем мозгу.
— Забудем прошлое,— сказал он,— то были ссоры прошлого поколения, а вы и Сибилла — представители нового!
Моя кузина и на это не проронила ни слова, она словно не замечала моего присутствия и при этих словах отца взглянула на меня так же враждебно, как и в первый раз.
— Ну, Сибилла, постарайся уверить его, что до тех пор, пока ты жива, всем семейным недоразумениям положен конец!
— Нам очень легко будет говорить об этом, отец! Не забывайте, что там, в зале, не ваш портрет висит, и оружие это тоже не ваше. Мы владеем землей и замком, но теперь явился наследник Лавалей, и он может сказать нам, что он не особенно доволен происшедшей переменой!
Ее темные, полные презрения глаза вызывающе смотрели на меня, ожидая ответа, но я не успел открыть рта, как отец моей кузины поторопился вмешаться в наш разговор.
— Нельзя сказать, чтобы ты очень приветливо и гостеприимно приняла своего кузена,— резко сказал он. — Судьба дала нам в руки его имение, и не нам напоминать ему об этом.
— Он не нуждается в напоминаниях,— возразила она.
— Вы несправедливы ко мне! — воскликнул я, потому что очевидное презрение и нескрываемая неприязнь ко мне этой девчонки раздражали меня. — Правда! Я не могу забыть, что этот замок и земля — наследие моих предков. Я был бы бесчувственным человеком, если бы мог забыть это, но вы ошибаетесь, думая, что это воспоминание должно наполнить горечью мою душу. Я ничего лучшего не желаю, как собственными силами устроить свою судьбу и сделать карьеру!
— А теперь самый благоприятный для этого момент,— сказал дядя,— именно теперь готовятся важные события, и если в это время вы будете при дворе Императора, я ручаюсь, что вы будете в центре событий. Ведь правда, вы согласны служить ему?
— Я стремлюсь служить своей родине!
— Это возможно только служа Императору, потому что без него в стране снова настанет ужасная, гибельная анархия!
— Из всего слышанного вы можете видеть, что теперь не легкая служба,— сказала моя кузина,— я думаю, вы гораздо спокойнее и безопаснее чувствовали бы себя в Англии, чем здесь.
Каждое ее слово, казалось, было сказано с целью оскорбить меня, хотя я совершенно не понимал, чем я мог вызвать эти оскорбления? Никогда еще я не встречал женщины, в которой я возбуждал бы такую ненависть и презрение к себе. Но я видел, что ее поведение задевало также и моего дядю Бернака, потому что его глаза всё время, пока между нами шел разговор, гневно сверкали.
— Ваш кузен храбрый человек, вот всё, что я о нем могу сказать! — воскликнул он.
— На какие дела? — колко спросила она.
— Не всё ли равно!— злобно оборвал дядя. С видом человека, боящегося, что он не сможет совладать со своим гневом и скажет больше, чем нужно, Бернак соскочил со стула и выбежал из комнаты.
Она казалась встревоженной этим его движением и тоже встала, как будто желая последовать за ним.
— Я полагаю, вы никогда не встречались со своим дядей прежде? — сказала она после нескольких минут неловкого молчания.
— Никогда! — ответил я.
— Что же вы подумали, когда встретили отца?
Подобный вопрос дочери об отце поставил меня в тупик. Я понял, что он хуже, чем даже я предполагал, если стоит так низко в глазах близких и дорогих ему лиц.
— Ваше молчание — вполне определенный ответ,— сказала она, когда я колебался, не зная, что сказать. — Я не знаю, при каких условиях вы встретились с ним в прошлую ночь и что произошло между вами, потому что у нас не принято делиться своими тайнами. Я думаю, чты вы вполне раскусили его! А теперь позвольте задать вам несколько вопросов. Получили вы письмо, приглашавшее вас покинуть Англию и приехать сюда?
— Да, я письмо получил!
— Обратили ли вы внимание на обратную сторону его?
Я вспомнил зловещие слова на печати, которые так взволновали меня.
— Так это вы предостерегали меня?
— Да! Я не могла иначе сделать этого.
— Но почему вы хотели воспрепятствовать моему приезду?
— Я не хотела, чтобы вы ехали сюда.
— Разве я мог повредить вам чем-либо?
Она молчала в течение нескольких минут, как человек, боящийся, что он сказал слишком много.
— Я боялась за вас!
— Вы полагаете, что здесь мне грозит опасность?
— Я в этом уверена.
— Но кто может угрожать мне здесь?
Она долго колебалась и потом с отчаянным жестом, как будто забывая всякую осторожность, снова обратилась ко мне:
— Бойтесь, бойтесь моего отца!
