— Но какая цель ему вредить мне?
— Предоставляю угадывать это вашей проницательности.
— Но я уверяю вас, мадемуазель, что вы ошибаетесь,— сказал я. — Этой ночью он спас мне жизнь.
— Спас вашу жизнь?! От кого?
— От двух заговорщиков, планы которых я попытался раскрыть.
— Заговорщики?!
Она удивленно взглянула на меня.
— Они убили бы меня, если бы он не вмешался!
— Не в его интересах нанести вред вам теперь. Он имеет свои основания желать вашего прихода в замок Гросбуа. Но откровенность за откровенность. Случалось ли вам во время вашей юности иметь сердечные связи в Англии?
Всё, что говорила эта кузина, было в высшей степени странно, но такое заключение серьезного разговора превосходило все мои ожидания. Тем не менее я не колебался откровенностью заплатить за ее откровенность.
— Я покинул в Англии самое дорогое для меня существо! Ее имя — Евгения де Шуазель, она дочь старого герцога.
Мой ответ, казалось, доставил ей полное удовлетворение, в ее черных глазах отразилось удовольствие.
— Вы очень привязаны к ней? — спросила она.
— Я живу только ею и для нее!
— И вы ни на кого и ни на что не променяете ее?
— Господи! Да могу ли я даже подумать об этом?!
— Даже на замок Гросбуа?
— Даже на это!
Кузина протянула мне руку с каким-то искренним порывом.
— Забудьте мою холодность,— сказала она,— я вижу, мы будем союзниками, а не врагами.
И мы крепко пожали друг другу руки, как бы заключив союз, когда дядя снова вошел в комнату.
8. КУЗИНА СИБИЛЛА
На резком лице старика отразилось полное удовлетворение и отчасти удивление при виде этого знака нашего внезапного примирения. Его прежний гнев улегся, но несмотря на ласковый тон его голоса, я видел, что кузина смотрела на него с недоверием.
— Мне необходимо заняться рассмотрением важных бумаг,— сказал он,— я буду занят часа на полтора. Вполне понятно, что Луи захочет осмотреть места, с которыми в его памяти связано так много воспоминаний, и я уверен, Сибилла, что ты будешь лучшим проводником для него, если, конечно, тебя не затруднит это!
Она ничего не возразила на это, я же в свою очередь был очень рад предложению дяди, тем более что оно давало мне возможность поближе познакомиться с моей оригинальной кузиной которая так много сказала мне и, казалось, знала еще больше. Но что могло значить это предостережение против ее же отца, и почему она так стремилась узнать о моих сердечных делах? Эти вопросы особенно занимали меня.
Мы пошли по тисовой аллее, обошли весь парк и затем кругом всего замка, осматривая серые башенки и старинные с дубовыми рамами окна, старый выступ зубчатой стены с ее бойницами и новые пристройки с прелестной верандой, над которой группы цветущей жимолости образовали купол. И когда Сибилла показывала мне свои владения, я понял, как дороги эти места были для нее. Кузина шла с виноватым видом, словно оправдывалась, что хозяйкой здесь оказывается она, а не я.
— Как хорошо здесь, и как в то же время тяжело мне! Мы подобны кукушке, которая устраивает свое гнездо в чужом, выгоняя оттуда их обитателей. Одна мысль, что отец пригласил вас в ваш собственный дом, приводила меня в очаяние.
— Да, мы долго жили здесь,— задумчиво ответил я. — Кто знает?! Может быть, и это всё к лучшему: отныне мы должны сами себе пробивать дорогу!
— Вы говорили, что идете на службу к Императору?
— Да!
— Вы знаете, что его лагерь находится неподалеку отсюда.
— Да, я слышал об этом.
— Но ваша фамилия значится в списках изгнанников из Франции!
— Я никогда не пытался вредить Императору, а теперь я хочу идти просить его принять меня на службу.
— Многие зовут его узурпатором и желают ему всякого зла; но я уверяю вас, что всё, сказанное или сделанное им, полно величия и благородства! Но я думаю, что вы уже сделались вполне англичанином в душе, Луи! Сюда вы явились с карманами, полными английских денег, и с сердцем, склонным к отмщению и к измене! Не так ли, Луи?
— В Англии я нашел самое теплое гостеприимство, но в душе я всегда был французом.
— Но ваш отец сражался против нас при Квибероне?!
— Предоставьте прошлому поколению отвечать за свои раздоры; по этому вопросу я держусь одного мнения с вашим отцом.
— Судите об отце не по его словам, а по его делам,— сказала она, в знак предостережения подымая палец кверху,— и кроме того, если вы не хотите иметь на совести мою гибель, умоляю вас, не говорите ему о том, что я предостерегала вас от приезда сюда!
— Вашу гибель?! — воскликнул я.
— О, да! Он не остановится даже перед этим. Ведь он же убил и мою мать! Я не хочу сказать, что он действительно пролил ее кровь, но его жестокость и грубость разбили ее сердце! Теперь вы, я думаю, понимаете, почему я говорю так о нем!
И когда она говорила, я видел, что она коснулась самого больного места ее жизни. Горькая затаенная злоба, разраставшаяся в ее душе, теперь достигла своего апогея. Яркая краска румянца заливала ее смуглые щеки, и глаза Сибиллы блестели такой ненавистью, что я понял нечеловеческую силу ее души!
— Я говорю с вами вполне искренно, хотя знаю вас всего несколько часов, Луи,— сказала она.
— С кем же вы могли говорить свободнее, чем с вашим близким родственником по крови и по духу?!
— Всё это верно, но я никогда не думала, что мы будем с вами в таких отношениях. Я с тоской и грустью ожидала вашего приезда! И эти чувства с новой силой восстали во мне, когда отец ввел вас в комнату.
— Да, это не укрылось от меня,— сказал я,— мне сразу стало понятно, что мой приезд не был вам желателен, и сознаюсь, испугался этого.
— Да, очень нежелателен, но не столько для меня, сколько для вас или, вернее, для нас обоих,— сказала она. — Для вас, потому что намерения моего отца не очень-то дружелюбны по отношению к вам. А для меня…
— Почему для вас? — удивленный, переспросил я, видя, что она остановилась в затруднении.
— Вы сказали мне, что любите другую; я со своей стороны скажу, что моя рука отдана другому вместе с моим сердцем.
— Мое счастье зависит от любимой женщины,— сказал я,— но всё же почему это обстоятельство делает мой приезд нежелательным?
— Ну, знаете, кузен, насыщенный парами воздух Англии затуманил ясность вашего соображения,— сказала она. — Если уж на то пошло, буду откровенна с вами до конца и сообщу тот проект, который должен быть так же ненавистен как мне, так и вам! Знайте же, что если бы мой отец мог поженить нас, то он укрепил бы все свои права на землю за наследниками Гросбуа! И тогда ни Бурбоны, ни Бонапарты не были
