бы властны поколебать его положение.
Я вспомнил его заботливость о моем туалете сегодня утром, беспокойство о том, произведу ли я благоприятное впечатление, его неудовольствие, когда он видел, что Сибилла холодна ко мне, и наконец, довольную улыбку, озарившую его лицо при виде нашего примирения.
— Вы правы! — воскликнул я.
— Права? Конечно, права. Но будем осторожны, он следит за нами.
Мы шли по краю пересохшего рва, и когда я посмотрел по указанному направлению, в одном из окон я увидел его маленькое, желтое лицо, обращенное в нашу сторону. Заметив, что я смотрю на него, Бернак приветливо замахал рукою.
— Теперь вы знаете, что руководило им, когда он спас вашу жизнь, как вы мне сказали,— проговорила она. В его интересах женить вас на своей дочери, и потому он оставил вас в живых. Но если отец поймет, что это невозможно, о, тогда мой бедный Луи, берегитесь, тогда ему, опасающемуся возвращения де Лавалей, не останется ничего иного, как уничтожить последнего их представителя!
Эти слова и желтое лицо, караулившее нас из окошка, показали мню всю громадность грозившей мне опасности. Во Франции никто не мог принять во мне участия! Если бы я и вовсе исчез с лица земли, никто даже и не осведомился бы обо мне; следовательно, я был вполне в его власти. Всё, что я видел сегодня ночью своими глазами, говорило мне о его жестокой беспощадности, и с этим-то зверем я должен был бороться!
— Но ведь он же знает, что ваше сердце принадлежит другому,— сказал я.
— Да, он знает это, и это мне тяжелее всего. Я боюсь за вас, за себя, но больше всего за Люсьена. Отец не позволит никому стать поперек своей дороги!
Люсьен! Это имя промелькнуло передо мною, как вспышка огня в темную ночь. Я много раз слышал о страстности и силе женской любви, но разве можно было предположить, чтобы эта гордая, сильная духом девушка любила то несчастное существо, которое я видел этой ночью трепетавшим от страха и унижавшимся перед своим палачом? Я вспомнил также, где я впервые видел имя Сибиллы. Оно было написано на первом листе книги: «Люсьену от Сибиллы» — гласила надпись. Я вспомнил также и то, что мой дядя говорил ему что-то о предмете его страсти.
— Люсьен — горячая голова и быстро увлекается,— сказала она. — В последнее время он много занимался чем-то с отцом; они по целым часам не выходили из комнаты, и Люсьен никогда не рассказывал, о чем они переговоривались между собою. Я боюсь, что это не доведет его добра: Люсьен скорее скромный ученый, чем светский человек, но в последнее время он слишком увлекается политикой!
Я не знал, молчать ли мне или показать весь ужас положения, в которое попал ее возлюбленный. Пока я колебался, Сибилла с инстинктом любящей женщины угадала, что происходило во мне.
— Вы знаете о нем что-нибудь? — почти крикнула она. — Я знаю, что он отправился в Париж. Но ради Бога, скажите, что вы знаете о нем?
— Его зовут Лесаж?
— Да, да, Люсьен Лесаж!
— Я… я… видел его,— запинаясь, проговорил я.
— Вы видели его! А ведь не прошло еще 12 часов, как вы здесь. Где вы видели его? Что случилось с ним?
В припадке тревоги Сибилла схватила меня за руку. Было бы жестоко сказать ей всё, но молчать было бы еще хуже. Я в смущении стал смотреть по сторонам и, к счастью, увидал на изумрудной лужайке дядю, приближавшегося к нам. Рядом с ним, гремя саблей и позвякивая шпорами, шел красивый молодой гусар, тот самый, на которого было возложено попечение об арестованном в прошлую ночь. Сибилла, не колеблясь ни минуты, с неподвижным лицом, на котором выделялись пылавшие как уголья глаза, бросилась к ним навстречу.
— Отец, что ты сделал с Люсьеном? — простонала она.
Я видел, как передернулось его бесстрастное лицо под этим полным ненависти и презрения взглядом дочери.
— Мы поговорим об этом впоследствии,— в замешательстве сказал он.
— Я хочу знать сейчас же и здесь,— крикнула она. — Что ты сделал с Люсьеном?
— Милостивые государи,— сказал Бернак, обращаясь к гусару и ко мне,— я очень сожалею, что заставил вас присутствовать при семейной сценке. Но вы, вероятно, согласитесь, лейтенант что оно так и должно быть, если принять во внимание, что человек, арестованный вами сегодня ночью, был ее самым близким другом. Даже эти родственные соображения не помешали мне выполнить мой долг по отношению к Императору. Мне, конечно, было только труднее исполнить его!
— Очень сочувствую вашему горю,— сказал гусар.
Теперь Сибилла уже обратилась прямо к нему.
— Правильно ли я поняла? Вы арестовали Лесажа?
— Да, к несчастью, долг принудил меня сделать это.
— Я прошу сказать мне только правду. Куда вы поместили его?
— Он в лагере Императора.
— За что вы арестовали Лесажа?
— Ах, мадемуазель, право же, не мое дело мешаться в политику! Мой долг — владеть саблей, сидеть на лошади и повиноваться приказаниям. Оба эти джентльмена могут подтвердить, что я получил от полковника Ласаля приказание арестовать Лесажа.
— Но что он сделал и за что вы его подвергли аресту?
— Довольно, мое дитя, об одном и том же,— строго сказал дядя,— если ты продолжаешь настаивать на этом, то я скажу тебе раз навсегда, что Люсьен Лесаж взят как один из покушавшихся на жизнь Императора, и что я считал своей обязанностью предупредить преднамеренное убийство.
— Предатель! — вскрикнула девушка. — Ты сам посылал его на это страшное дело, сам ободрял, сам не давал вернуться назад, когда он пытался сделать это! Низкий, подлый человек! Господи, что я сделала, за какие грехи моих предков я обречена называть моим отцом этого ужасного человека?
Дядя пожал плечами, как будто желая сказать, что бесполезно убеждать обезумевшую девушку. Гусар и я хотели уйти, чтобы не быть свидетелями этой тяжелой сцены, но Сибилла поспешно остановила нас, прося быть свидетелями ее обвинений. Никогда я не видел такой всепожирающей страсти, какая светилась в ее сухих, широко раскрытых глазах.
— Вы многих завлекали и обманывали, но никогда не могли обмануть меня! О, я хорошо знаю вас, Бернак! Вы можете убить меня, как это сделали с моей матерью, но вы никогда не заставите меня быть вашей сообщницей! Вы назвались республиканцем, чтобы завладеть этими землями и замком, не принадлежавшими вам! А теперь вы стали другом Бонапарта, изменив вашим старым сообщникам, которые верили в вас! Вы послали Люсьена на смерть! Но я знаю ваши планы, и Луи тоже знает их, и смею вас уверить, что он отнесется к ним так же, как и я. А я лучше сойду в могилу, чем буду женою кого-нибудь другого, а не Люсьена.
— Ты не сказала бы этого, зная каким жалким и низким трусом выказал себя Люсьен. Ты сейчас вне себя от гнева, но когда придешь в себя, сама будешь стыдиться, что публично призналась в своей слабости. А теперь, лейтенант, перейдем к делу. Чем могу служить?
— Я, собственно говоря, к вам, мсье де Лаваль,— сказал мне гусар, презрительно поворачиваясь к дяде спиной. — Император послал меня за вами с приказанием немедленно явиться в лагерь в Булони.
Мое сердце захолонуло от радостной вести: я мог бежать от дяди!
— Не желаю ничего лучшего! — воскликнул я.
— Лошадь для вас и эскорт ожидают нас у ворот.
— Я готов следовать за вами!
— К чему такая поспешность, ведь вы, конечно, позавтракаете с нами? — сказал дядя.
— Приказания Императора требуют большей аккуратности в исполнении,— твердо сказал молодой человек.— Я и так потерял много времени. Мы должны быть в дороге через пять минут.
При этих словах дядя взял меня мод руку и тихонько пошел к воротам, в которые только что прошла Сибилла.
— Я бы хотел переговорить с тобой об одном деле, прежде чем ты покинешь нас. Так как в моем
