— Что же я должна сделать, отец мой?
— Отказаться от короля.
— Как? От него? — Она побледнела, как лилия, в недоумении глядя в лицо иезуита.
— Это лучшее, что вы можете сделать, мадам.
— Ах, отец мой, я могла бы, да, могла бы это в прошлом месяце, на прошлой неделе, даже вчера утром. Но теперь… О! Это разобьет мое сердце.
— Не бойтесь, мадам. Мы даем вам благой совет. Идите сейчас же к королю. Скажите ему, что до вас дошли слухи о всех неприятностях, обрушившихся на него из-за вас. Вы не в состоянии вынести мысли о том, что можете оказаться яблоком раздора в его семье, а потому освобождаете короля от данного им обещания и навсегда покидаете двор.
— Идти теперь? Сейчас же?
— Да, не теряя ни одной минуты.
Она набросила на плечи легкую накидку.
— Я поступаю согласно вашему совету, — произнесла она. — Верю, что вы умнее меня. Но что, если он поймает меня на слове?
— Он на это не способен.
— Страшный риск.
— Без риска не достичь такой великой цели. Ступайте, дитя мое, и да благословит вас бог.
Глава XIII. У КОРОЛЯ ЯВЛЯЮТСЯ НЕКОТОРЫЕ ИДЕИ
Король остался в кабинете один. Погруженный в мрачные мысли, он обдумывал способы и выполнить свое намерение, и вместе с тем устранить оппозицию, оказавшуюся столь сильной и многочисленной. Вдруг кто-то постучался в дверь, и в полусвете он увидел облик женщины, о которой только что думал. Король вскочил с места и протянул к ней руки с улыбкой, успокоившей бы ее, сомневайся она хоть на миг в его постоянстве.
— Франсуаза! Вы здесь. Наконец-то за весь день у меня первый желанный гость.
— Боюсь, что вас сильно взволновали, ваше величество.
— Да, правда.
• — Я знаю лекарство.
— Какое?
— Я покину двор, государь, и вы забудете то, что произошло между нами. Я внесла раздор туда, где надеялась водворить мир. Позвольте мне удалиться в Сен-Сир или в аббатство Фонтевро, и вам не придется приносить жертв из-за меня.
Король побледнел, как смерть, ухватившись дрожащей рукой за ее накидку, как бы боясь, что она немедленно приведет в исполнение свое намерение. В продолжение стольких лет он привык полагаться на ее разум. Он обращался к ней за советом во всех случаях, когда требовалась поддержка. Даже, как, например, на прошлой неделе, когда временно отдалялся от нее, ему все-таки необходимо было увериться, что его верная, всепрощающая, вечно умеющая утешить подруга тут, вблизи, рядом, всегда готовая поддержать короля и советом и участием. Но что она может покинуть его теперь и навсегда — эта мысль никогда не приходила королю в голову, и сердце его похолодело от удивления и тревоги.
— Вы не сделаете этого, Франсуаза! — воскликнул он дрожащим голосом. — Нет, нет, невозможно, вы говорите это шутя!
— Сердце мое разобьется, покидая вас, государь, но оно разрывается также и теперь от сознания, что ради меня вы отдаляетесь от семьи и министров.
— Что? Разве я не король? Разве я не могу поступать как мне угодно, не обращая на них внимания? Нет, нет, Франсуаза, не покидайте меня. Оставайтесь со мной и будьте моей женой.
От волнения он еле мог говорить, продолжая держаться за ее накидку. Он всегда дорожил этой женщиной, но еще более теперь, когда вдруг предстала возможность потерять ее. Де Ментенон, почувствовав силу и выгоду своего положения, целиком их использовала.
— До бракосочетания безусловно должно пройти некоторое время, ваше величество. Вы же будете неизбежно подвергаться различным неприятностям. Как могу я чувствовать себя счастливой, зная, что навлекла на вас столько неприятностей в продолжение столь долгого периода?
— А зачем ему быть таким длительным, Франсуаза?
— Один день несчастья для вас из-за меня уже слишком продолжителен, ваше величество… Я с отчаянием думаю об этом; согласитесь, мне лучше покинуть вас.
— Никогда. Вы не уйдете. Зачем нам ждать хоть бы один день, Франсуаза? Я готов. Вы тоже. Отчего нам не повенчаться теперь же?
— Сейчас? О, ваше величество!
— Мы и повенчаемся. Такова моя воля. Это мое приказание. Это мой ответ тем, кто вздумал распоряжаться мною. Они ничего не будут знать, пока не совершится брак, а тогда посмотрим, кто из них осмелится отнестись с неуважением к моей жене. Обвенчаемся тайно, Франсуаза. Сегодня же ночью я пошлю за парижским архиепископом, и, клянусь, хотя бы вся Франция восстала против этого, мы будем муж и жена до его отъезда.
— Это ваша воля, ваше величество?
— Да, а по вашим глазам я вижу, что и ваша. Не будем терять ни минуты, Франсуаза. Какая благословенная мысль. Это пришпилит навсегда их языки. Они узнают, когда уже все будет кончено, но не раньше. Ступайте к себе в комнату, дорогой друг, вернейшая из женщин. Следующая встреча будет моментом заключения нашего союза, которого не посмеют нарушить ни двор, ни все королевство.
Людовик весь трепетал от волнения, приняв такое решение Выражение сомнения и неудовольствия исчезло с его лица, и он, улыбаясь, с блестящими глазами, быстро ходил по комнате. Потом дотронулся до маленького золотого колокольчика, на звон которого появился камердинер короля Бонтан.
— Который час, Бонтан?
— Скоро шесть, ваше величество.
— Гм! — Король раздумывал несколько минут. — Бонтан, знаете, где капитан де Катина?
— Он находился в саду, ваше величество, но я слышал, что он собирается уехать ночью в Париж.
— Он отправляется один?
— С приятелем.
— Кто он? Гвардейский офицер?
— Нет, ваше величество; это чужестранец из-за моря, как слышно, из Америки. Он находился уже несколько дней здесь, и Катина показывал ему чудеса дворца вашего величества.
— Чужестранец? Тем лучше. Ступайте, Бонтан, и приведите ко мне их обоих.
— Надеюсь, что они еще здесь, ваше величество. Я проверю.
Он бросился вон из кабинета и через десять минут вернулся обратно.
— Ну?
— Мне посчастливилось, ваше величество. Им уже подали лошадей, и они заносили ноги в стремена, когда я разыскал их.
— Где же они?
— Ожидают приказаний вашего величества в приемной.
— Впустите их, Бонтан, и не допускайте сюда никого, даже министра, пока они не уйдут от меня.
Аудиенция у короля входила в круг обязанностей де Катина, но он с большим изумлением выслушал от Бонтана приказание привести с собой и приятеля. Он поспешно прошептал молодому американцу наставления, как ему следует себя вести, что нужно делать и чего избегать. Бонтан появился снова и ввел их к королю.
С чувством любопытства, несколько смешанного со страхом, Амос Грин, для которого губернатор Нью- Йорка, Дуган, являлся олицетворением наивысшей человеческой власти, входил теперь в комнату величайшего монарха христианского мира. Роскошное убранство приемной, где ему пришлось дожидаться, бархат, картины, позолота, толпы разодетых в нарядные костюмы придворных и великолепных гвардейцев — все это подействовало на его воображение, заставляя ожидать появления какой-нибудь величественной, сногсшибательной фигуры в мантии и короне. Когда же взгляд его упал на изящную фигуру скромно одетого человека с блестящими глазами, на полголовы ниже его ростом, Грин невольно обвел глазами всю комнату,
