прежде чем последним удастся добраться до дома архиепископа. Но кто это?
Перед ними, на дорожке, показалась плотная фигура. Когда она приблизилась, цветная лампочка, спускавшаяся с одного из деревьев, осветила голубой с серебром мундир гвардейского офицера. То был майор де Бриссак, однополчанин де Катина.
— Эй! Куда отправляетесь?
— В Париж, майор.
— Я сам еду туда через час. Не подождете ли меня? Отправимся вместе.
— Сожалею, но у меня спешное дело. Нельзя терять ни минуты.
— Прекрасно. Добрый вечер и приятной прогулки.
— Что, он верный человек, наш друг майор? — спросил, оглядываясь, Амос Грин.
— Да, на него вполне можно положиться.
— Ну, так я хотел бы переговорить с ним.
Американец поспешно бросился назад по дорожке, а де Катина стоял, рассерженный бесполезной задержкой. Прошло целых пять минут, пока вернулся его спутник, а горячая кровь французского воина уже кипела нетерпением и гневом.
— Полагаю, вам следует ехать в Париж одному, мой друг! — воскликнул он. — Если я отправляюсь по приказу короля, то не могу задерживаться из-за ваших капризов.
— Очень жаль, — спокойно ответил Грин. — Мне нужно было передать кое-что вашему майору, а может статься, что мне не придется вновь увидеться с ним.
— Ну, вот и лошади, — проговорил капитан, распахивая калитку. — Вы накормили и напоили их, Жак?
— Так точно! — отрапортовал человек, державший лошадей.
— Ну, так прыгай в седло, дружище Грин, и помчимся без остановки, пока впереди не засверкают огни Парижа.
Солдат посмотрел им вслед с насмешливой улыбкой.
— Без остановки, вот как? — пробормотал он, поворачиваясь, чтобы идти назад. — Ну, это мы еще посмотрим, мой капитан, посмотрим.
Более мили приятели проскакали голова в голову, колено в колено. С запада поднялся ветер, небо заволокло тяжелыми свинцовыми тучами; месяц мелькал среди быстро несущихся облаков. И даже в моменты его проблеска, на дороге, окаймленной старыми деревьями, было темно, а когда окончательно исчезал и жалкий свет, то не было видно ни зги. Де Катина тревожно напрягал зрение, глядя поверх ушей своего коня, и тыкался лицом в гриву, пытаясь различить путь.
— Что вы скажете о дороге?
— По виду, здесь как будто проехало несколько экипажей.
— Что? Боже мой! Неужели вы в силах разглядеть их следы?
— Конечно! Почему бы нет.
— Да потому, что я не вижу и самой дороги.
Амос Грин от всей души расхохотался.
— Если бы вам приходилось частенько путешествовать ночью по лесам, как мне, — проговорил он, — где зажечь огонь, значит, рисковать волосами на голове, вы привыкли бы по-кошачьи видеть в темноте.
— Тогда поезжайте-ка лучше вперед, а я за вами. Вот так. Эге, что такое?
Внезапно раздался резкий звук, как будто что-то лопнуло. На один миг американец качнулся в седле.
— Это ремень от стремени. Он упал.
— Можете отыскать его?
— Да, но я в состоянии ехать и без него. Отправляемся дальше.
— Отлично! Теперь я разбираю в темноте вашу фигуру.
Они проскакали таким образом еще несколько минут. Голова лошади де Катина почти касалась хвоста лошади Грина. Вдруг снова раздался такой же звук, и капитан покатился с седла на землю. Однако он успел удержать поводья в руках и в одно мгновение вновь очутился на спине лошади, рассыпаясь в проклятиях, как это делает только сердитый француз.
— Тысяча громов небесных, — горячился он. — Что это такое?
— У вас тоже лопнул ремень.
— Два ремня в пять минут? Это невозможно.
— Невозможно, чтобы это было случайностью, — серьезно проговорил американец, соскакивая с лошади. — Ага, а это что такое? Другой ремень у меня также подрезан и висит на ниточке.
— И мой также. Я чувствую это, проводя по нему рукой. При себе у вас кремень? Надо высечь огонь.
— Нет, нет; человеку безопаснее в темноте. Предоставляю другим проделать это. Мы и так увидим все, что нам нужно.
— У меня подрезан повод.
— У меня та же история.
— И подпруга.
— Удивительно, как мы еще не сломали себе шеи. Кто это сыграл с нами такую шутку?
— Кто же, как не этот негодяй Жак. Он ведь присматривал за лошадьми. Ну, погоди, достанется же тебе, когда я вернусь в Версаль.
— Но почему он решился на это?
— Ах, его подкупили. Он был орудием в руках людей, желавших помешать нашей поездке.
— Да, вероятно. Но у них должна быть какая-нибудь тайная причина. Они отлично знали, что, обрезав ремни, не помешают нам доехать до Парижа, так как, в крайнем случае, мы можем скакать и без седла или просто бежать, если нужно.
— Они надеялись, что мы сломаем себе шеи.
— Один из нас, допустим, мог бы, но вряд ли оба, так как участь одного предостерегла бы другого.
— Ну, так что же, по-вашему, они хотели сделать? — нетерпеливо крикнул де Катина. — Ради бога, придем же, наконец, к какому-нибудь заключению, нам дорога каждая минута.
Но Грина нельзя было заставить отказаться от его спокойной, методичной манеры рассуждать вслух.
— Они не рассчитывали остановить нас, — продолжал он. — Что же им надо? Какое значение имело бы для них, передай мы наше поручение часом-двумя, раньше или позже? Ведь это безразлично.
— Ради бога… — нетерпеливо прервал его де Катина.
Но Амос Грин хладнокровно обсуждал положение.
— Почему же они хотят задержать нас? Я вижу только одну причину — это дать возможность кому-то обогнать нас, чтобы потом остановить. Вот что, капитан. Держу пари на шкуру бобра против шкуры кролика, что я напал на след. Тут на земле видны следы двадцати всадников, проехавших прежде, чем выпала роса. Если нас задержат, у них найдется время составить план до нашего приезда.
— А может быть, вы и правы, — задумчиво проговорил де Катина. — Что же вы предлагаете?
— Повернуть оглобли вспять или ехать окольным путем.
— Это немыслимо. Нам пришлось бы возвращаться к проселочной дороге у Медона, а это лишних десять миль.
— Лучше запоздать на час, чем не приехать вовсе.
— Ба, не прерывать же нам путь из-за одной догадки. Впрочем, есть еще проселочная Сен-Жерменская дорога, милей ниже. Когда мы доберемся до нее, можно будет взять направо, вдоль южной стороны реки, и таким образом изменить маршрут.
— Но мы рискуем не доехать до этой дороги.
— Пусть попробует кто-либо преградить нам путь, мы знаем, как поступить с ним.
— Вы будете драться? С дюжиной людей?
— Хоть с сотней, раз я отправлен с поручением от короля.
Амос Грин пожал плечами.
