— Втащите мать туда, черт побери! Эй, сенатор! Пусть ваша жена поднимется, черт побери!
Тут мать Реймонда сообразила, что и впрямь сваляла дурака, мгновенно оказалась рядом с ним и повисла на шее сына, целуя того снова и снова, пока щека у него не заблестела от слюны. При этом она не забывала держаться под углом тридцать градусов к камерам и шипеть на Джонни между поцелуями:
— Пожми ему руку, ничтожество! Улыбайся в камеры и пожимай ему руку! Нас снимают для телевидения, ты хоть помнишь об этом?
Разумеется, Джонни так и сделал.
Примерно минут семь они позировали, поворачиваясь то так, то эдак, то стоя на одном месте, то приближаясь к камерам. Потом полукруг фотографов сломался, мать Реймонда схватила Джонни за руку и потащила прочь.
Помощник пресс-секретаря из Белого дома повел Реймонда к автомобилю, и в следующий раз Реймонд увидел свою мать, когда она раздавала сигары в Розовом саду, то и дело разражаясь фальшивым смехом.
Внезапно все смолкли. Даже его мать. Все пришли в состояние боевой готовности; появился президент. Он выглядел просто великолепно. Румяный, высокий, он казался настолько нормальным, что Реймонду захотелось положить голову ему на грудь и заплакать, потому что с тех пор, как он расстался с Беном Марко, ему попадалось не так уж много нормальных людей.
Сержант вытянулся по стойке «смирно», глядя прямо перед собой.
Президент сказал:
— Вольно, солдат. — Затем наклонился, взял свисающую вдоль правого бока руку Реймонда и тепло пожал ее. — Ты храбрый человек, сержант. Я завидую тебе в лучшем смысле этого слова, потому что нет чести выше, чем получить Почетную медаль своей страны.
Краем глаза Реймонд заметил приближение матери; к его ужасу, глаза и у нее, и у Джонни горели, точно у голодных шакалов. Пресс-секретарь представил президенту сенатора Айзелина и миссис Айзелин, мать сержанта. Президент поздравил их. Реймонд услышал, как его мать просит о чести сфотографироваться с президентом. Получив согласие, она левой рукой дала знак своим дрессированным фотографам — приблизиться. Остальные тут же последовали за ними.
На снимке все стоят, выстроившись в ряд. Мать Реймонда слева от президента, Реймонд — справа от него, Джонни — справа от Реймонда. За мгновенье до того, как снимок был сделан, миссис Айзелин достала нарядный маленький черно-желтый флаг на короткой позолоченной палочке и развернула его над головой Реймонда. Вернее, это она так думала, что развернула его над головой Реймонда. Однако когда на следующий день снимки появились в американских газетах, а потом еще на протяжении трех с половиной лет со скандальной частотой печатались во многих газетах мира, на фото было отчетливо видно, что нарядный маленький флаг развернут прямо над головой президента, и на нем крупными буквами написано:
«СЫН ДЖОННИ АЙЗЕЛИНА».
IV
В 1940 году мать Реймонда, ожидавшая второго ребенка, находясь на шестом месяце беременности, развелась с отцом Реймонда, человеком намного ее старше, и вышла замуж за бывшего партнера своего первого супруга, Джона Йеркеса Айзелина, обладателя хриплого смеха и мясистого носа. В их кругу ходило много слухов, что отцом еще не родившегося ребенка был громогласный, распутный Джонни Айзелин.
Ко времени второго брака матери Реймонду исполнилось двенадцать. Он не особенно любил отца, но мать не любил настолько сильно, что остро ощутил эту потерю. В последующие годы младший брат Реймонда оказывал предпочтение шумному Джонни перед строгим, молчаливым Реймондом, поскольку, как и его отец, обожал издавать звуки просто ради самих звуков, да и к тому же нос у него обещал вырасти таким же мясистым. Однако брат Реймонда умер в 1948 году, и это очень помогло Джону Айзелину стать губернатором за счет активной эксплуатации во время выборной компании человеческого горя и игры на сочувствии избирателей.
Брак Элеонор Шоу и Джона Айзелина носил скандальный характер, с этим все соглашались. Вопросы, которые разжигали всеобщее любопытство, больно терзали юного Реймонда, и по мере того, как его пробуждающееся сознание постигало все детали, они каплями горечи откладывались в памяти.
Отец Реймонда протянул еще шесть лет, полностью погрузившись в свою печаль, после чего покончил жизнь самоубийством. Реймонд, в отличие от всех остальных, был безутешен. Под проливным дождем, в присутствии немногих свидетелей, большинство которых были наняты через бюро похоронных услуг, он разразился прощальной речью. Произнося ее, парень не сводил взгляда с матери. Высоким, напряженным голосом он говорил, каким невероятно благородным человеком был его отец, и прочий мальчишеский вздор в том же духе. Для Реймонда, с того самого дня, как в 1940 году он увидел слезы на глазах отца, мать навсегда осталась аморальной распущенной женщиной, которая сбежала из дома и разбила сердце своего мягкого, ранимого мужа.
Отчима Айзелина Реймонд ненавидел вдвойне, потому что тот оскорбил, унизил и предал благородного человека, отняв у него жену. И еще потому, что отчим, казалось, был способен издавать звуки при каждом движении и всеми частями своего тела, во сне и наяву; он рыгал, причмокивал и пыхтел; фыркал и сопел; говорил, говорил, говорил — без конца, не смолкая ни на мгновенье.
Отец Реймонда и Джонни Айзелин были деловыми партнерами в области юриспруденции вплоть до 1935 года, когда Джонни положил конец партнерству, решив попытаться стать судьей тринадцатого окружного суда, рассматривающего дела сразу трех округов. Сообщение о том, что он баллотируется на эту должность, тяжелым ударом обрушилось на его партнера и благодетеля, который одно время стремился организовывать выездные сессии суда в этом округе. В результате они расстались по-плохому.
За что бы Джонни ни брался, он все делал с шумом и напором. И победил на выборах. До этого он четыре года прослужил в Верховном суде и там получил не одно замечание за свое поведение, не соответствующее статусу судьи. Судья Айзелин даже счел нужным приказать уничтожить некоторые записи и вообще привел дела в «совершенно неподобающее и прискорбное состояние», но зато сделал самому себе приятный маленький подарок в виде трех с половиной тысяч «левых» долларов.
У Джонни всегда был дар извлекать выгоду из своей юридической деятельности. Спустя всего месяцев десять после того, как — ясное дело, в политических целях — были обнародованы сделанные Верховным судом касательно него прискорбные выводы, он начал оформлять разводы парам, не проживающим в его судебном округе, на что не имел никакого права. Позже записи показали, что в некоторых из этих случаев либо один из бывших супругов, либо их адвокат, либо и тот, и другой активнейшим образом поддерживали политические устремления Джонни, иногда деньгами. Его практика щедро оплаченного великодушия вызвала сомнения, по крайней мере, у одного журналиста, в результате чего в «Джорнал», самом большом ежедневнике штата, появилась статья, где можно было прочесть следующие строки: «Неужели правосудие нашего штата служит интересам политических приверженцев действующего судьи? Неужели наши суды превращаются в место, где выплачиваются политические долги?»
К этому времени мать Реймонда уже осознала, в чем состоит ее долг, и вовсю обхаживала Джонни. Они встречались в сдаваемом внаем «на сутки или несколько часов» летнем домике рядом с бензоколонкой у почти заброшенного шоссе. Прочтя Джонни вслух вышеупомянутую статью, она фыркнула и обозвала ничтожеством написавшего ее журналиста, с которым никогда не встречалась.
— Ты, как всегда, права, детка, — ответил Джонни.
Самым известным из рассмотренных судьей Айзелином стало дело матери Реймонда versus[18] отца Реймонда, окончившееся их разводом. Газеты не упустили случая посмаковать подробности касательно прошлого партнерства мистера Шоу и судьи Айзелина. Кроме того, они сообщили, что миссис Шоу находится на шестом месяце беременности, и дали ее фотографию на первой полосе, при этом женщина выглядела так, словно у нее под платьем спрятан телевизор с экраном двадцать
