Вскоре десятка два масонов заняли свои места в кривоногих креслах, украшенных бронзовыми виньетками, и замолкли, когда старик Строганов поднялся с кресла, стоявшего за столом, покрытым черным бархатом. Поглаживая левой рукой человеческий череп, находившийся рядом с массивной чернильницей посреди стола, а правой держа какие-то бумажные листки, несвойственным ему голосом, сухо и напевно, старик Строганов заговорил словами, заученными заранее:
– Други мои, «каменщики» и прочих степеней в ложу посвященные мужи и ученики!.. Собрания наши по уставу не часты, но ведомы ли вам, чтимы ли вами пресветлые труды высших учителей, указующих нам честные и нравоучительные правила, как-то: о воздаянии своему создателю должного, о благопристойной уступчивости нападающим, об учтивости, скромности, услужливости и приветливости… Храните ли вы, как подобает, данное слово, не нарушаете ли обещаний своих?.. «Путь счастья человеческого», книга сия премудрая, обязует нас, давших клятву, быть покорными начальникам своим, но без раболепства. Помогать притесненным, избегать роскоши и глупости… – (При этих словах своего отца, ставшего в позу проповедника, Павел Строганов не удержался от злой усмешки.) – Бережетесь ли вы, други мои, излишнего пития и ядения и готовы ли каждочасно к смерти по-христиански?.. Помните: великолепие света вдруг в ничто превращается! Ибо все в свете суета и тлен образуется. О том и в «Полезном увеселении» сказано: не постоянен свет, все в свете суета, проходит все, как дым, сон краткой и мечта. Нет в свете ничего, чтоб было непременно, нет постоянного на свете совершенно…
И долго, молча склонив головы, слушали туманную речь старого масонского мастера графа Александра Сергеевича Строганова.
Потом кто-то из присутствующих читал собственного сочинения, в этом же духе, стихи о ничтожестве телесных увлечений, кои суетны в мире здешнем, ибо всяческие нетленные ценности обретаются в потустороннем мире:
Воронихин слушал скромно и молчаливо, подобно всем остальным участникам ложи, но рядом сидевший гость – граф Павел – ерзал в кресле. Он шепотом сказал Воронихину:
– Чушь какая-то!.. Дурачество! Пойдем отсюда, Андре, ради бога пойдем на свежий воздух, к пруду. Разденемся догола, будем купаться перед статуей Нептуна и воздадим честь и славу Бахусу, непереносно слушать это глупейшее кликушество.
– Я не имею права, – тихо отозвался Андрей Никифорович. – У нас собрания такие всего лишь четырежды в году. Обязан сидеть до конца и слушать.
Скоро все эти неестественные речи, заклинания и декламации завершились последним и кратким словом старого графа:
– Други мои! Шестая статья «всеобщих положений» гласит, что истинному свободному «каменщику» подобает усердно чтить и любить всевышнего, всесвятейшего и великого зиждителя вселенныя. А посему призываю вас всех здесь сидящих к общей молитве высшему существу…
Все встали. Встал и Павел Строганов, но сразу же вышел из библиотеки на галерею, остановился за дверью, тяжело вздохнул, прислушался. Из-за стеклянных стен библиотеки послышался речитатив, четко произносимый всеми оставшимися:
– Великий, всесильный архитектор, боже преблагий, подавший нам днесь силы к трудам нашим, прими благодарение сердец, истины твоея коснувшихся, и сотвори да все мы, об истине размышляя, пойдем путем, тебе благоприятным…
«Блажь, – подумал Павел Строганов, – блажь!.. Французских революционеров вам недостает. Они бы просветили вас…»
Свою мысль Павел Строганов досказал, когда все масоны, во главе с его отцом, вышли на галерею и, словно бы преобразившись, заговорили о никчемных житейских вещах.
– Господа, – обратился Павел Александрович к столпившимся, – вы только что предавались красноречию в библиотеке, а мне позвольте здесь сказать и спросить вас: для чего вы исповедуете сие?.. Рассуждаете о близости к жалости к народу, читаете вирши, смеху подобные. А знаете ли, что народ-то насмехается над вами, «фармазонами»? Да, кстати сказать, если кто хочет приблизить себя к неким идеалам, к чему их искать далеко? По высоте учености Ломоносов и собиратель народных песен Чулков – образцы, по чистоте чести и совести – тоже. Так зачем же вам копаться в каких-то невесть кем выдуманных масонских положениях?
Все молчали.
– Правду я говорю, Андре?
Молчал и Воронихин. Лишь чуть заметно лицо его озарилось сдержанной улыбкой.
– Молчите. Хорошо. Я продолжаю: полюбуйтесь на мир. Какая прекрасная петербургская ночь приближается! Солнце скрылось в Финском заливе. Брызги лучей поднялись над водными просторами. И нет солнца. Но мы знаем и верим, что оно завтра же, вернее, сегодня ночью поднимется над шуваловским парком. Впрочем, лучи его и сейчас не погасли ни на шпилях Петропавловского собора и Михайловского замка, ни на крестах Смольного собора, ни на Адмиралтейской игле, ни даже на сосновых клетках: лесов, что окружают купол Казанского собора. Всюду следы солнца, гулявшего над столицей весь летний день- деньской. А каким прекрасным становится Петербург! Всего ему сотня лет, и всего триста тысяч жителей, а он уже готовится поспорить величием своим с любой столицей мира. А кем создан сей град? Нашим богатством? А кто нам создал и создает богатство? Руки человеческие, народные руки, разум? Да, разум, но не тот разум, к которому вы в своих ложах взываете, именуя себя «каменщиками», ничего общего не имеющими с каменщиками и каменотесами вроде того же вологодского крестьянина Самсона Суханова, который со своей артелью почти все колонны воздвиг в Питере!..
И опять все молчали, уставив на Павла Александровича изумленные глаза.
– Вы знаете Суханова? – спросил Воронихин после некоторого молчания.
– Да, видел и слышал его наивные суждения о «фармазонах». Но его наивность, мне кажется, не лишена мудрости. Кому-кому, а вам, Андре, не к чему заниматься этими мистическими таинствами, хотя бы и прикрытыми благими вожделениями.
Опять смолчал Воронихин, лишь глаза его ласковей смотрели на Павла Строганова и улыбка снова озарила его лицо, выражавшее отпечаток глубокой мысли и человечности.
– Что ж молчите, господа? Ну, тогда прощайте. Но я сказал то, что думал, прошу не быть на меня в обиде… Андре, нам пора на лодку и домой!..
