– Больно много, – удивилась Евдокия Ивановна, – слишком широко захотел шагнуть.
– Поживем – увидим… – уклончиво и неохотно отозвался Сытин.
– Да тут и видеть нечего, – продолжала возражать Евдокия Ивановна, – не может бумажная фабрика появиться, как в сказке, по щучьему велению, по твоему хотению. Улита едет, когда-то будет. Вложишь столько капитала на постройку да на всякие другие издержки производства, что своя бумага вскочит тебе на первых порах рубликов пять за пудик. Взвесь все, обдумай, не прыгай очертя голову. Да и не так уж ты молод, чтобы брать еще на себя такую обузу…
– Смелых бог любит, смелые города берут, – ответил ей на это Иван Дмитриевич и стал в подробностях расспрашивать жену о всех делах и новостях, без него происшедших.
В скором времени Сытин подыскал инженера и направил в район реки Кемь исследовать все возможные ресурсы для постройки бумажной фабрики…
Занятый повседневно большими делами, Сытин все реже и реже встречался с Толстым. Кстати сказать, Ивану Дмитриевичу, настроенному весьма религиозно, не по душе были антицерковные взгляды и высказывания Льва Николаевича. Но не мог спокойно и равнодушно отнестись и к определению святейшего синода «об отпадении» Льва Толстого от церкви, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. В душе он был согласен с Толстым, который вместо раскаяния в своем ответе синоду заявил: «Вернуться же к тому, отчего я с таким страданием только что вышел, я никак уже не могу, как не может летающая птица войти в скорлупу того яйца, из которого она вышла».
Незадолго до своей смерти Толстой составил сборники изречений «Круг чтения» и «На каждый день». Это были его любимые книги, в них приводились глубокие житейские и философские мысли великих людей – мысли, совпадающие со взглядами и суждениями самого Толстого. Первое издание «Круга чтения» разошлось быстро. Толстой пожелал его переиздать и намерен был это сделать в издательстве И. И. Горбунова. Но Чертков посоветовал Льву Николаевичу обратиться к Сытину:
– Сытин сделает лучше и быстрее. Он богат и расторопен…
Толстой с этим согласился.
Иван Дмитриевич приехал в Ясную Поляну, встретился с Чертковым. Договорились об издании. После этого он долго беседовал с Львом Николаевичем и в тот же день уехал обратно в Москву. Об этой встрече с Иваном Дмитриевичем Толстой говорил гостившему тогда у него в Ясной Поляне музыканту Александру Гольденвейзеру:
«– Я давно не видал Сытина: мне было интересно его повидать. Подумать только, я помню, как он начинал, – у него ничего не было, а теперь у его газеты больше ста тысяч подписчиков. Он мне рассказал много интересного про книги. Революционные и социалистические книги лежат, никто их не покупает. Много продают географических книг, но теперь как будто тоже стало меньше. А „Ерусланы Лазаревичи“ идут все по-старому. Вот Чертков думает, что мы со своими книжками вытеснили их, а я думаю, что это неверно…»[4]
Сказано это было не без горечи.
Дело с переизданием «Круга чтения», вопреки сытинской расторопности, не двигалось. Сытин тогда увлекался изданием Военной энциклопедии, совершенно противной духу Льва Толстого. А главной причиной помехи было то, что Иван Дмитриевич несколько раз подвергался по линии цензуры судебным преследованиям и потому не решался печатать старый и новый «Круг чтения», где были высказывания антиправительственного содержания. Волей-неволей между издателем и Толстым возникли натянутые отношения.
В раздражении Лев Николаевич писал в те дни секретарю Черткова, толстовцу Алексею Петровичу Сергеенко:
«Возьмите у Сытина назад 2-е издание старого „Круга чтения“. Это самая дорогая мне книга, и ее нет, и как видно, нет и надежды на ее появление. Точно так же надо у него взять и „Новый круг чтения“… Право, надо, стараясь не сердиться на него, что мне трудно, прекратить с ним всякие сношения…»[5]
Через две недели Толстой из Ясной Поляны поехал в Москву. Его провожали Гольденвейзер и Александра Львовна. В Москве на вокзале встретили Льва Николаевича сотрудники редакции «Посредника».
Сытин почему-то не приехал к вокзалу, а послал сотрудника «Русского слова» Сергея Спиро. Узнав, что Спиро посланник Сытина, Лев Николаевич разволновался и стал резко выговаривать по поводу задержки Сытиным издания:
– Передайте Сытину, что это ни на что не похоже! Это возмутительно! С ним нельзя иметь больше дела… Так не поступают, это возмутительно!..
Возмущение Толстого не улеглось и за время его короткого пребывания в Москве. Прошло еще два месяца, и Лев Николаевич, окончательно рассердившись на Сытина, снова требовательно написал Сергеенко:
«Нет для меня более важных, дорогих книг, как „Круг чтения“ и „На каждый день“, и их нет и нет, тогда как тот самый Иван Иванович (И. И. Горбунов-Посадов. – К. К.) которого мы лишили этого издания, издал бы их с любовью уже полгода тому назад. Я всякий день тоже чувствую отсутствие этих книг, вследствие и личных и письменных обращений ко мне, на которые лучше всего могу ответить этими книгами. Знаю и плодотворное действие этих книг, а их нет и нет. Нельзя ли хоть выручить от ужасного Сытина оригинал, я бы отдал его Горбунову или первому попавшемуся. А теперь я должен бесконечно ждать благосклонного согласия на напечатание ужасного Сытина.
Пожалуйста, выручите от него эти книги. Печатать же у Сытина что-либо закаиваюсь. Будьте ко мне снисходительны. Я думаю даже Душан[6] на моем месте разгорячился бы».[7]
Так при жизни Льва Толстого Сытин и не смог выпустить полностью его «Круг чтения».
Но можно ли в этом обвинять только Сытина? Конечно, Иван Дмитриевич охотно, с радостью сделал бы все от него зависящее, чтобы не раздражать великого русского писателя. Но закон был сильнее желаний издателя. Новая, 132-я статья «Уголовного уложения» предусматривала строгое наказание за все виды приготовления и покушения на распространение любого рассуждения на политическую или экономическую тему. По этой статье, введенной в «Уложение» в годы реакции, можно было посадить на скамью подсудимых не только издателя, но и наборщика, даже в том случае, если напечатанная книга не вышла в свет.
