давно заплыл жиром и в своем камуфляже выглядел абсолютно нелепо, так что молодежь немедленно стала дразнить его:
— Эй, рядовой Джо, на какую войну собрался?
— Во Вьетнаме все кончилось, придурок. Расслабься. Ты же не можешь жить прошлым.
Вояка бросил на них взгляд, полный ненависти, остановился на расстоянии фута от меня и наклонился ко мне так, что наши носы почти соприкасались.
— Ты какого черта тут вытворяешь?
— Блокирую дорогу.
— Я вижу. Зачем?
— Чтобы ты не проехал.
— Ты со мной не умничай! Давай убирай колымагу, или я разнесу ее своим грузовиком.
Через его плечо мне были видны несколько тюремных охранников, показавшихся из здания: наверно, вышли узнать, из-за чего сыр-бор. Ну, что ж, можно отправляться. К тому времени, когда репортеры попадут на главную магистраль, будет уже слишком поздно искать машину Эллиота. А если они и обнаружат машину, добычи там не окажется.
— Ладно, — сказал я, — твоя взяла, ты выиграл.
От удивления Вояка отпрянул.
— Что, так просто?
— Ну да.
Он сокрушенно покачал головой, а я продолжал безразличным тоном:
— Между прочим...
Он взглянул на меня.
— ...там мальчишки уже что-то вытаскивают из грузовика.
Я пропустил колонну раздосадованных представителей СМИ, затем миновал объединенную церковь миллгрикских баптистов и методистов, проехал по Блафф-роуд до клуба «Кэмпбелл'с Кантри Корнер» на пересечении Блафф и Пайнвью. У бара была рифленая крыша, на окнах виднелись решетки, и в общем он не сильно отличался по внешнему виду от местной кутузки, за исключением того, что здесь можно было промочить горло и убраться восвояси в любой момент. Рекламный плакат обещал холодное пиво по низким ценам, по пятницам и субботам здесь устраивали турниры с индейками, и вообще это было популярное заведение для тех, кто начинал свой загульный вечер. Написанное от руки объявление предупреждало посетителей о том, что приносить пиво с собой запрещается.
Я свернул на Пайнвью, объехал бар, желтый кубик гаража и увидел здание, похожее на сарай, посередине заросшего двора. Позади сарая стоял белый джип «GMC», в который пересели Эллиот и Атис; за рулем машины Эллиота сидел другой водитель. Когда я подъезжал, джип как раз выруливал на дорогу. Я держался за ним, пропустив вперед пару автомобилей. Мы направлялись по Блафф-роуд к 26-му шоссе. По плану мы должны были отвезти Джонса сразу в Чарлстон, в надежное место. Для меня было неожиданностью, когда Эллиот свернул налево к заведению «Обеды у Бетти», даже не доехав до шоссе, остановился, вышел из машины и открыл дверь со стороны пассажира. Он пропустил Джонса перед собой, и они вошли в ресторанчик. Я тоже припарковался и последовал за ними, стараясь выглядеть спокойно и беззаботно.
Заведение представляло собой небольшую комнату, слева от двери был прилавок, за которым две чернокожие женщины принимали заказы, а двое мужчин готовили еду. Кругом стояли пластиковые столы и стулья, окна прикрывали жалюзи и решетки. Одновременно работали два телевизора, воздух был наполнен запахами жарившейся еды и масла. Эллиот и Атис сели за стол в глубине зала.
— Ты не хочешь мне объяснить свои действия? — поинтересовался я, подойдя к ним.
Эллиот выглядел смущенным.
— Парень сказал, что ему нужно поесть, — пробурчал он, — у него судороги. Сказал, что рухнет, если не поест. Даже угрожал выпрыгнуть из машины.
— Послушай, если ты выйдешь на улицу, то услышишь эхо закрываемой за ним двери камеры. Еще чуть-чуть, и парень снова отправится хлебать баланду.
Атис Джонс впервые подал голос. Он оказался более высоким по тембру, чем я предполагал, как будто перестал ломаться совсем недавно, а не лет пять назад.
— Да пошел ты, парень... Мне пожрать надо.
У него были нервные, бегающие глаза, а тонкое лицо настолько светлым для негра, что парня вполне можно было принять за испанца. Его лицо по-прежнему было низко опущено, и он взглянул на меня из-под кепки. Несмотря на внешнюю грубость, его дух был сломлен. На самом деле это была показная бравада: прижми его посильнее, и он обделается. Но все равно терпеть его выходки от этого не легче.
— Ты был прав, — сказал я, обращаясь к Эллиоту, — он просто само обаяние. Ты не мог выбрать для спасения кого-нибудь посимпатичнее?
— Я пытался, но дело сиротки Энни уже взяли.
— Черт...
Джонс был готов разразиться вполне предсказуемой тирадой. Я предупреждающе поднял палец:
— Остановись прямо сейчас. Еще раз начнешь ругаться, и эта солонка со всем содержимым будет твоим главным блюдом.
Он стушевался.
— Я ничего не жрал в тюрьме. Боялся.
Я почувствовал укол совести. Передо мной сидел перепуганный мальчишка, у него за плечами — погибшая подружка, он еще помнит ее кровь на своих руках. Его судьба сейчас в руках двух белых мужчин и присяжных, которых мягче всего можно описать как «враждебно настроенных». Принимая все это во внимание, можно сказать, что он неплохо держался уже потому, что сидел перед нами и не рыдал.
— Пожалуйста, мужик, просто дай мне поесть нормально.
Я вздохнул. Из соседнего окна мне была видна дорога, джип и каждый, кто пришел бы пешком. К тому же, если кому и пришло бы в голову поквитаться с Джонсом, вряд ли он стал бы это делать в ресторанчике. Мы с Эллиотом были единственными белыми во всем заведении, а многочисленные посетители, очевидно, игнорировали наше присутствие. А покажутся журналисты — я смогу увести эту парочку через заднюю дверь, если допустить, что здесь есть черный ход. Возможно, я зря так кипячусь.
— Как хочешь, — согласился я, только давай по-быстрому.
Было очевидно, что Джонс не очень-то много ел в тюрьме. Щеки и глаза у него ввалились, на лице и шее выступили пятна и фурункулы. Он опустошил тарелку с отбивными и белым рисом с зеленой фасолью, потом съел макароны с сыром, затем уничтожил кусок торта с клубничным кремом.
Эллиот ковырялся в порции жареной картошки, пока я цедил растворимый кофе. Когда с едой было покончено, я остался с Джонсом, а Эллиот пошел расплачиваться.
Левая рука Джонса лежала поверх стола, ее украшали дешевые часы. Правой рукой он вертел крестик на цепочке вокруг шеи. У креста Т-образной формы горизонтальная и вертикальная перекладины казались объемными. Я потянулся, чтобы потрогать их, но Атис отпрянул, и в его глазах мелькнуло что-то такое, что мне сильно не понравилось.
— Че делаешь?
— Просто хотел посмотреть крестик.
— Он мой. Я не хочу, что бы еще кто-то его трогал.
— Атис, — мягко-настойчиво попросил я, — дай мне посмотреть крест.
Он еще мгновение помедлил, затем выдохнул долгое «ч-ч-черт», снял цепочку и дал ей скользнуть мне на ладонь. Я подержал ее на пальце, затем попробовал повернуть перекладинки креста. Они разделились и упали — заостренные отрезки длиной около двух дюймов. Я сложил их на ладони в виде буквы Т, сжал кулак и направил торчащий между средним и указательным пальцами конец в сторону парня.
— Где ты это взял?
Солнечный луч заиграл на лезвии, солнечным зайчиком заплясал в глазах и на лице Джонса. Он затруднялся с ответом.
— Атис, — я старался говорить спокойно, — я тебя не знаю, но ты меня уже начал доставать. Отвечай на вопрос.