Он как-то театрально запрокинул голову и произнес:
— Священник дал это мне.
— Тюремный священник?
Джонс отрицательно покачал головой:
— Он приходил в тюрьму. Сказал, что тоже когда-то сидел, пока Господь не освободил его.
— Он объяснил, почему дает тебе это?
— Ну, типа, он узнал, что я попал в беду, слышал, что меня хотят убить. Еще сказал, что это меня защитит.
— Ты знаешь, как его зовут?
— Терезий.
— Как он выглядел?
Джонс впервые взглянул мне в глаза с той минуты, как я взял крест в руки.
— Он выглядел как я, — просто ответил он. — Как человек, который попадал в беду.
Я собрал крест, спрятал лезвия, затем после минутного замешательства вернул крест Атису. У того был удивленный вид, но он кивнул мне головой в знак благодарности.
— Если мы все сделаем правильно, он тебе не понадобится.
Вернулся Эллиот, и мы поднялись. Ни парень ни я не стали рассказывать Эллиоту о ноже. Потом мы ехали без остановок до самого Чарлстона и его пригорода Ист-Сайда. Нас никто не преследовал.
Ист-Сайд был одним из поселений, которые возникли поблизости от старого огороженного стенами центра. В нем всегда проживало смешанное население. Белые и черные соседствовали на участке, ограниченном с запада и востока улицами Митинг и Ист-Бэй, а с севера и юга — Кросстаун Экспресс— и Мэри-стрит. Даже в девятнадцатом веке здесь преобладало черное население. Рабочий люд с разным цветом кожи продолжал селиться в этих местах до Второй мировой войны, когда белые стали перебираться к западу от Эшли. С тех пор Ист-Сайд стал таким районом, где вам не хотелось бы задерживаться, если у вас светлая кожа. Нищета пустила здесь глубокие корни, а вслед за ней пришли наркотики, жестокость, насилие.
Но затем Ист-Сайд снова изменился. Территории к югу от улиц Калхун и Джудит, которые раньше полностью были заселены чернокожими, стали кварталами почти исключительно для белых и состоятельных жителей. Волна городского обновления и облагораживания добралась и до южных границ Ист-Сайда. Шесть лет назад средняя цена дома в этом районе не превышала 18 000 долларов. Сейчас на Мэри-стрит можно было встретить дома и по 250 000. Даже здания на Коламбус— и Амхерст-стрит, неподалеку от парка, где собирались торговцы наркотиками и откуда открывался вид на коричневые блоки и желто-оранжевые кварталы муниципальной застройки, продавались по цене в два-три раза больше той, что была еще лет пять назад. Но пока это по-прежнему был квартал с негритянским населением. Преобладали дома, выкрашенные светлыми красками, — наследство тех времен, когда еще не было кондиционеров. На углу Коламбус— и Митинг-стрит работал бакалейный магазинчик «Пиггли Уиггли», напротив него располагался ломбард, неподалеку — магазин, где торговали спиртным по сниженным ценам, — все говорило о том, что в этих местах еще не появились зажиточные белые, которые возвращаются на старые места.
Пока мы продвигались к нужному дому, нас настороженно ощупывали взгляды пожилых обитателей квартала, устроившихся на крылечках своих домов, и молодежи, стайками толпившейся на перекрестках: в первой машине сидели белый и черный мужчины, за ней следовал второй автомобиль с белым водителем за рулем. Было что-то зловещее в нашей процессии. На углу Американ— и Рэйд-стрит, на стене двухэтажного дома, высившегося рядом с неким художественным строением, кто-то написал:
Я не знал автора слов, как и Эллиот. Атис явно ограничился тем, что скользнул взглядом по надписи. Я так понимаю, все это он знал из своего опыта. В промежутке между разрушенным зданием на углу Дрейк- стрит и Армхерст-стрит и начальной школой на углу Коламбус-стрит перед нами предстала цветущая гортензия, а рядом с плотными посадками бамбука виднелось крыльцо аккуратного двухэтажного домика на Дрейк-стрит. Он был выкрашен в бело-желтую полоску. Окна на верхнем и нижнем этажах прикрывали ставни, и только ставни верхних окон были приоткрыты, пропуская в помещение свежий воздух. Эркер под верандой выходил на улицу, справа располагался вход, украшенный незатейливой деревянной резьбой. К нему вели пять ступеней.
Убедившись, что на улице все спокойно, Эллиот загнал джип во двор справа от двери. Я услышал, как открылась дверь, раздались шаги Эллиота и Атиса, которые вошли в дом с черного хода. На улице по- прежнему никого не было, за исключением детворы, которая играла в мяч за школьной изгородью. Они продолжали резвиться, пока не пошел дождь и капли не засверкали в свете только что загоревшихся фонарей, потом побежали под крышу. Я подождал минут десять, дождь резко барабанил по машине. Я не стал заходить в дом, пока не удостоверился, что за нами нет слежки.
Атис неловко присел у дешевого кухонного стола, сделанного из сосны, Эллиот разместился рядом с ним. У раковины пожилая седоволосая негритянка разливала лимонад по пяти стаканам. Ее муж, намного выше ростом, подносил стаканы, затем передавал их один за другим гостям. Его плечи согнулись под грузом лет, но в мышцах груди и рук еще осталась сила, о чем можно было судить по их выступающим под белой рубашкой контурам. Старику было далеко за шестьдесят, но, я так понимаю, он легко поборол бы Атиса в поединке. А возможно, и меня тоже.
— Дьявол с шшеной шшорятся, — сказал он, когда я стал отряхивать пиджак. Я, наверно, выглядел озадаченным, потому что он повторил фразу еще раз, а потом указал на грозу за окном, где сквозь пелену облаков еще мелькали солнечные лучи.
— Погожа, — проговорил он. — Ты прошоды, шадысь.
Эллиот улыбнулся, заметив полное непонимание, написанное у меня на лбу.
— Гулла, — объяснил он. Этим словом называли население прибрежных островов и диалект, на котором они говорили. Многие из них были потомками рабов, заселивших пустынные острова и заброшенные рисовые поля больше ста лет назад, после окончания Гражданской войны.
— Джинни и Альберт раньше жили на острове Йонджес, но потом Джинни заболела, и один из их сыновей, Сэмюэль, тот, который занимается моей машиной, настоял, чтобы они переехали в Чарлстон. Они здесь уже десять лет, но и я порой понимаю не все из того, что они говорят. Но они хорошие люди, знают толк в том, чем занимаются. Он приглашает тебя войти и сесть.
Я взял стакан с лимонадом, поблагодарил, потом дотронулся до плеча Атиса и провел его в гостиную. Эллиот, казалось, тоже хотел последовать за нами, но я дал ему понять, что хочу побыть пару минут наедине с его клиентом. Очевидно, Эллиот был не очень доволен, но остался на месте.
Атис присел на самый краешек дивана, как будто готов был в любое мгновение рвануть к двери. Он избегал смотреть мне в глаза. Я сел в заваленное каким-то барахлом кресло напротив.
— Тебе известно, почему я здесь?
— Типа, тебе за это заплатили, — он пожал плечами.
Я улыбнулся:
— Именно. Но главное, я здесь потому, что Эллиот не верит, что ты убил Марианну Ларуз. Но многие верят, так что это мне придется искать доказательства того, что они ошибаются. Я могу это сделать, только если ты мне поможешь.
Он облизал губы. На его лбу выступили капельки пота.
— Они убьют меня, — произнес он.
— Кто?
— Ларузы. Какая разница, сделают ли они это сами или заставят государство, — они все равно убьют меня.
— Вряд ли, если мы сможем доказать, что ты невиновен.
— Ну, и как мы сможем это сделать?
Пока еще у меня не было четкого плана, но этот разговор стал первым шагом к его разработке.
— Как ты познакомился с Марианной? — спросил я.
Он откинулся на диван, видимо, решившись наконец рассказать, что произошло.
