Белая дорога

— А трахать мог? Ты трахал ее довольно резво, — Мобли говорил спокойно и твердо, как о давно решенном. — Ты оставишь ее здесь, и кто-нибудь ее найдет, а потом она заговорит. Если мы отпустим эту черномазую сучку, она расскажет все. Вот, возьми.

Он поднял камень и сунул его Ларузу. Камень больно ударил Эрла по колену, и он вскрикнул, потом начал тереть это место.

— Почему я? — начал он ныть.

— А почему кто-то другой? — спросил Мобли.

— Я такое не делаю, — сказал Эрл.

Тогда Мобли вытащил откуда-то нож:

— Давай, — сказал он, — сделай это, или я сам тебя убью.

Внезапно они все поняли, на чьей стороне сила в их группе. Это всегда был Мобли, и только он: Мобли, который управлял ими; Мобли, который доставал травку и ЛСД; Мобли, который водил их к шлюхам; Мобли, который превратил их в ничтожества. Возможно, именно это и было самой главной целью, которой он упорно добивался с самого начала, думал Фил позже. Он хотел подставить группу богатеньких белых мальчишек, которые думали, что оказывают ему покровительство, сначала открыто презирали его, а потом пустили к себе под крылышко, когда увидели, что он готов снабжать их всем, пока им это не надоест. А из всей этой компании именно Ларуз был самым испорченным, избалованным, слабым, нечестным, поэтому именно ему выпал жребий убить девушку.

Ларуз начал плакать.

— Пожалуйста, — хныкал он. — Пожалуйста, не заставляй меня делать это.

Мобли, ничего не говоря, поднял лезвие вверх и смотрел, как отражает луну его поверхность. Медленно, дрожащими руками Ларуз поднял камень.

— Пожалуйста, — сказал он в последний раз. Справа от него Фил отвернулся и почувствовал, что рука Мобли разворачивает его лицо обратно:

— Нет, ты будешь смотреть. Ты — часть этого, ты должен увидеть конец. Давай.

Он опять смотрел на Ларуза:

— Приканчивай ее, ты, дерьмо собачье! Кончай с ней, гребаный милый мальчик, если не хочешь вернуться назад к своему папочке и рассказать ему, что ты сделал, поплакать на его плече, как маленький сраный гомик, молить его, чтобы он все загладил. Приканчивай ее! Кончай ее!

Ларуз, дрожа всем телом, поднял камень, потом опустил его вниз на лицо девушки, почти не прикладывая силу. Раздался хруст, и она застонала. Ларуз завыл, его лицо исказилось от ужаса, слезы текли по щекам, испачканным грязью, приставшей к нему, когда он насиловал девушку. Он поднял камень во второй раз, потом опустил его, ударив сильнее. Теперь хруст был более громким. Камень поднялся вверх еще раз, потом опустился быстрее, и Ларуз, издавая нечленораздельные крики бил ее снова и снова. Он впал в неистовство, был забрызган кровью, но все продолжал крушить ее кости, пока его не схватили за руки и не оттащили от тела Эдди с камнем, крепко зажатым в кулаке, с расширенными и побелевшими глазами на залитом кровью лице.

Девушка на земле давно умерла.

— Ты все хорошо сделал, — сказал Мобли. Нож исчез. — Ты прирожденный убийца, Эрл. — Он потрепал хнычущего парня по плечу. — Прирожденный убийца.

* * *

— Мобли забрал ее, — сказал Поведа. — Сказал, что люди придут, привлеченные огнем, и нам надо уходить. Старик Лэндрона был могильщиком в Чарлстоне. Он раскрыл свежевыкопанную могилу на «Магнолии», Мобли и Эллиот опустили ее туда и немного присыпали землей. На следующий день там хоронили какого-то мужика, прямо над ней. Он был последним в своем роду. Никто не собирался когда- нибудь копать здесь. — Он сглотнул. — Так и получилось, пока они не нашли тело Лэндрона.

— А Мелия? — спросил я.

— Она сгорела заживо. Никто не смог бы выжить в этом пламени.

— И никто об этом не узнал? Вы никому больше не рассказывали о том, что сделали?

Он покачал головой.

— Только мы знали об этом. Девушек разыскивали, но так и не нашли. Начались дожди и смыли все. Насколько мне известно, все решили, что они просто исчезли с лица земли. Но кто-то узнал, — заключил он. — Кто-то заставил нас платить. Джеймс сам расстался с жизнью. Греди перерезали горло. Мобли был убит, затем Эллиот. Почему-то убили Марианну. Кто-то преследует нас, наказывает. Я — следующий. Вот почему я привел свои дела в порядок.

Он улыбнулся:

— Я все оставляю на благотворительные цели. Вы думаете, я правильно поступаю? Я тоже так думаю. Пожалуй, это хорошее дело.

— Вы можете пойти в полицию. Вы можете рассказать им, что сделали.

— Нет, это не то. Мне надо ждать.

— Но ведь и я могу пойти в полицию.

Он пожал плечами:

— Можете, но я скажу, что вы сами все придумали. Мой адвокат вытащит меня через короткое время, они даже не успеют посадить меня. Потом я вернусь сюда и буду ждать.

Я встал.

— Иисус простит меня, — сказал Поведа. — Он простит всех нас. Разве не так?

Что-то промелькнуло в его глазах, последний отблеск его бурной деятельности по приготовлению к смерти, и пропало.

— Не знаю, — признался я. — Я не знаю, много ли прощения в нашем мире.

Потом я оставил его.

Конгари. Цепь недавних смертей. Связь между Эллиотом и Атисом Джонсом. Инструмент в форме буквы Т, торчащий из груди Лэндрона Мобли, уменьшенная копия такого же креста, висящая на шее мужчины с искалеченными глазами.

Терезий. Мне надо найти Терезия.

* * *

Старик все так же сидел на ступеньках перед домом и курил трубку, наблюдая за потоком машин. Я спросил у него номер квартиры Терезия.

— Восемь, но его здесь нет, — отозвался он.

— Знаете, мне кажется, что вы для меня — дурной знак, — предположил я. — Всякий раз, когда я прихожу сюда, Терезия нет, зато вы сидите на крыльце.

— Значит, вам должно быть приятно увидеть знакомое лицо.

— Да, лицо Терезия.

Я пошел за ним следом и поднялся по лестнице. Он смотрел, как я поднимаюсь.

Я постучал в дверь под номером восемь, но никто не ответил. Из квартир по обе стороны от восьмой слышались голоса и музыка; запахи еды разносились повсюду и пропитывали коврики у дверей и даже стены. Я нажал на ручку, и дверь открылась. За ней оказалась комната с неубранным односпальным диваном-кроватью и газовой плитой в углу. Между плитой и кроватью едва хватило бы места, чтобы худощавый человек с трудом мог протиснуться и выглянуть в маленькое, давно немытое окошко. Слева от меня располагались туалет и душевая кабинка, относительно чистые. В сущности, квартирка выглядела довольно обветшавшей, но не грязной. Терезий постарался сделать ее уютнее: новые занавески висели на пластиковом карнизе над окном, дешевая картинка с розами в вазе украшала стену. Здесь не было телевизора, радио, книг. Матрас валялся на полу в углу, вся одежда была раскидана по комнате, но я предположил, что, кто бы ни рылся здесь, он ничего не нашел. Все, что имело какую-нибудь ценность для Терезия, конечно, спрятано не здесь, а в том месте, которое и было его настоящим домом.

Я уже собрался уходить, когда дверь позади меня распахнулась. Я обернулся и увидел высокого