лишь курьером. Разведкой Чайка не занималась, у нее нет в этом опыта.
— Дело наживное…
— И сейчас нужны именно курьеры, которые умели бы пробраться к нам и возвратиться обратно на «земли».
— Понимаю, понимаю…
Коротышка Гай моргал белесыми ресницами, вяло тянул слова. Его манера вести разговор — ленивое без: различие — могла ввести в заблуждение кого угодно, но только не Мудрого. Гаю явно приглянулась курьер-девица, и он прощупывал возможности ее вербовки для той разведки, на которую работал. Мудрый предполагал, что Гай сотрудничает с людьми Гелена.
— Пане Гай, я вам не советую… — сказал он.
— О чем вы?
— Не советую переманивать людей, нужных ОУН, вам же дороже обойдется.
— Угрожаете? — Когда Гай улыбался, он походил на карпа, хватающего разинутым ртом воздух.
— Предупреждаю. Ну заработаете вы сотни марок, а доверие у нас окончательно потеряете.
— Почему «окончательно»? Разве у вас есть основания в чем-то упрекнуть меня?
— Конечно, иначе я не стал бы разговаривать на эту тему.
— Я запомню ваше дружеское предупреждение.
— От и добре. Возвратимся к Чайке. Вы — человек опытный, как думаете, можно ее отправлять обратно?
— А у вас есть сомнения?
— У меня нет.
— Чайка — прекрасно подготовленный курьер. — Признаться, это меня и смущает.
— Почему?
— Не готовилли ее еще кто-нибудь, помимо нас?
— Ах вот оно что? Скажу вам, друже Мудрый, что «почерк» Чайки в области специальной подготовки совпадает с нашим, а не с чекистским.
— Да, я тоже внимательно к ней присматривался все это время.
— А такие вещи не вырабатываются по приказу. Они формируются долгое время, шаг за шагом, почти незаметно для агента. И еще обратили вы внимание на ее речь? Она говорит как человек, не привыкший к дисциплине. Словом, есть тысячи деталей, которые мне говорят: она училась не в школах НКВД, а в сотнях УПА.
— Прекрасно, — думая о чем-то своем, откликнулся Мудрый.
Он так же дотошно беседовал и с другими инструкторами, «работавшими» с Чайкой. Спрашивал, проверял, перепроверял. Требовал подтверждений тому, что Чайка готова к рейсу. В сотый раз перечитывал записи «бесед» с нею.
Он должен был отдать приказ о возвращении Чайки на «земли» и не решался это сделать. Торопили сроки — операцию надо было завершать. Время идет, его не остановить, не притормозить. Лютую злобу вызывали сообщения из Советского Союза: страна настойчиво ликвидировала военные разрушения, уверенно перестраивала экономику на мирный лад.
Референт СБ считал, что операция, задуманная его службой, бросит тень на Советскую Украину. Хоть небольшую, но тень.
Мудрый колебался, придумывал все новые и новые проверки для Чайки. Надо было принимать какое- то решение, а референт все откладывал его со дня на день. Завтра… Наступало «завтра», и Мудрый вдруг приходил к мысли, что надо еще посоветоваться с Круком, с Боркуном. Завтра-Референт с тоской думал, что вот он и постарел, сдал, нет в нем былой решительности, стал бояться риска.
Неожиданно сама Леся помогла прийти к определенному решению.
— Вы очень устали, друже Мудрый, — как-то заметила она. Слова прозвучали с сочувствием: девушка ясно давала понять, что видит большой объем работы, которую выполняет референт СБ.
— В последнее время приходится нелегко, — чуть откровеннее, чем полагалось бы, ответил Мудрый.
— Не скрою, — сказала Леся, — там, на Украине, думают, что за кордоном собрались предатели и трусы.
— Осторожнее в словах! — помрачнел Мудрый.
— А чего? — наивничала Леся. — Многие считают, что за кордон сбежали те, кто боится борьбы, дрожит за свою шкуру. Представьте себе сотника, которого гоняют облавами по лесам, как волка. Он по- человечески жить давно перестал, одичал, озверел. Давно бы сдался — самолеты над лесами разбрасывают листовки об амнистии. Повторяю, он сдался бы, но боится — слишком много крови пролил, все прошлое у него обожжено пожарами. И знает ведь, имейте это в виду, что прихлопнут его не сегодня, так завтра. А где-то там, за кордоном, в безопасности, в сытости, находятся люди, которые считают, что они борцы и вожди…
— Психология обывателя…
— Может быть, может быть… Я говорю только то, что знаю. Теперь, наверное, нетрудно представить, что думает сотник о вас и таких, как вы?
— Недальновидных, примитивно мыслящих — единицы, — сказал Мудрый.
Мелькнула мысль, что не следовало бы ему вообще ввязываться в этот спор, ни к чему он. Курьер не должен рассуждать, курьер должен безоговорочно исполнять приказы.
— Их действительно единицы, — охотно подтвердила Леся. — Потому что в лесах Украины нет больше сотен и сотников. Сложили они оружие. Или погибли, как Рен.
— Не слишком ли далеко вы зашли? — спросил Мудрый. Помимо его желания в тоне прозвучала угроза.
— Нет.
— Как же вы будете идти в обратный рейс с такими настроениями?
— Хочу обратиться к вам и к вашему руководству с просьбой, — очевидно, подчеркивая важность того, что собиралась сказать, Леся сделала длинную паузу. — Хочу просить вас, — повторила она, — разрешить мне остаться здесь, за кордоном. Не сомневаюсь, что опыт и преданность идеям борьбы помогут мне стать для закордонного центра полезным человеком.
Мудрый ожидал всего — только не этого. Пока он раздумывал, стоит ли выпускать Чайку, у той созревало намерение остаться здесь, под крылышком у закордонного провода. У Леси семьи нет, по лесам она намыкалась.
— Я не буду в тягость, — рассуждала вслух Леся. — Многое знаю, и эти знания вам пригодятся. На первый случаи деньги, спасибо вам, у меня есть.
Мудрый чертыхнулся — послушался, старый дурень, майора Стронга, открыл счет на имя Чайки. Действительно, какое-то время проживет безбедно — сумма немаленькая.
Стронг рекомендовал деньгами покрепче привязать девушку к ОУН.
Привязали — к Западу.
— Ты хорошо все обдумала? — осторожно спросил референт СБ. Он понимал, что сейчас важно не озлобить Лесю, не оттолкнуть.
— В последнее время много на эту тему размышляла, — призналась Леся. — Перебирала разные варианты. Этот для меня — лучший.
— А как же Злата? Если ты не вернешься, что с нею станется?
— Я всю жизнь о других заботилась — пора и о себе.
— Злата и ваша боевка, все, кто верит тебе, ждут твоего возвращения, погибнут.
— Пошлите другого курьера, — настаивала Леся. — Безвыходных положений не бывает.
Мудрый, вроде бы соглашаясь, покивал головой: так-то оно так, можно и другого курьера послать… Только надо ли на ходу менять канву операции?
— Новый курьер не знает ваших условий, ему понадобится время, чтобы разыскать Злату, сработаться с нею. Кто знает, не провалит ли твоих товарищей — по неумению?
— Все может быть, — соглашалась Леся. — Только вы и меня поймите: идут год за годом — в тревоге, в постоянной опасности, в ожидании ареста или смерти. Не день, не два живу я так — долгие годы. И время
