Последний герой нашего времени

спрашивая их, умеют ли они плавать, – плывите, и всё тут. Или тоните – ваше дело. И многие утонули – очень многие… Вадим честнее тебя – он начинает со своего сына, а не с подмешивания „КК“ в городской водопровод или распыления его над картофельными полями».

– Я согласен, – коротко бросил он. – Я буду работать над вашей чудо-травкой.

Вадим молча встал, подошёл к стенному шкафу и сунул ладонь за его заднюю стенку. Что-то тихо щёлкнуло. Костомаров вернулся к столу и протянул Свиридову флэш-карту.

– Здесь всё о «КК», – просто, без ненужного пафоса, сказал он, – от и до. Наша с тобой встреча не была случайной, Саша.

– Наша с тобой встреча была неслучайной, Вадим, – ответил Алхимик.

* * *

Александр осторожно покатал на ладони почти невесомый белый шарик, похожий на горошину гомеопатической таблетки. «Сто миллиграмм, – подумал он, – одна доза. Хотел бы я поговорить с тем умельцем, который вслепую, методом тыка, сотворил это адское – или райское? – снадобье. И почему на Руси, да и на всей Земле, талантливые люди находят своим способностям не самое лучшее применение? Как там говорил писатель-фантаст – забивают микроскопами гвозди?».

Вопреки его опасением, синтезировать «КК» в лаборатории НИИ прикладной химии оказалось не просто, а очень просто. Нет, Свиридов не сомневался в том, что изготовить препарат будет несложно – флэшка, переданная ему Костомаровым, содержала все, что было нужно, – он опасался чисто организационных трудностей. Институт был завален работой, и заниматься на глазах у подчинённых чем-то побочным было бы нелегко – это вам не самогон гнать в чулане, закрывшись на все замки, и не «драконью голову» собирать втихаря у себя дома. Подумав, Алхимик нашёл выход: он заявил Никодимову о своей идее синтезировать витаминные добавки, обладающие не только питательными, но и целебными качествами. Эта идея укладывалась в общее направление научно-прикладных разработок, авторитет в НИИ Свиридова был высоким, и никто не стал задаваться вопросом: а что это за добавки такие? Алхимик занимался «КК» сам, не привлекая к этому делу никого из своих сотрудников и не в ущерб основной работе, а кроме того, значительная часть экспериментальной продукции действительно состояла из разнообразных пищевых добавок, не содержащих ни грана «КК». И никто не замечал, как начальник лаборатории молекулярного синтеза день за днём уносит с работы обычные маленькие полиэтиленовые пакетики, наполненные безобидными белыми горошинами.

С Костомаровым они встречались почти каждый день. При встрече Алхимик всякий раз порывался спросить Вадима, говорил ли он с Лидией, и всякий раз сдерживался. «Надо будет – сам скажет» – решил Александр Николаевич. И не ошибся.

Однажды вечером, когда Свиридов зашёл к Вадиму, чтобы передать ему очередную партию препарата, Костомаров встретил его словами: «Лидия согласилась. Мы начали давать Ване „КК“. Вдаваться в подробности своего разговора с женой Вадим не стал, и Александр понял, что спрашивать не стоит. „Им легче, – подумал он с лёгкой завистью, – они оба имели дело с этим психотропом не один год. Лида врач, она наблюдала за людьми, принимавшими „КК“, и знает, что к чему. И всё-таки – мужественная она женщина…“»

Сам Александр Николаевич не раз и не два проигрывал в уме возможный разговор на эту тему с Юлей, но снова и снова его откладывал. И не только потому, что он не был уверен в том, что сумеет убедить жену, – ему было страшно самому. Алхимик испытывал к своей маленькой дочери почти звериную нежность, зная, что это его последний ребёнок – Аня уехала к матери в Германию перед самым Обвалом, и с тех пор от неё не было ни слуху, ни духу. Юля выносила и родила Дашеньку в самое трудное время, когда по улицам города шагали холод, голод и тьма, когда по ночам стреляли, и когда никто не знал, что принесёт следующее утро. Роды были трудными, и врачи сказали Юле, что вряд ли она сможет ещё рожать. Девочка росла слабенькой, часто болела, пугая родителей, и Александр испытывал леденящий ужас при мысли испытать на этой крохотуле таинственное зелье, пусть даже ради её же будущего. «Интересно устроен человек, – размышлял Алхимик, словно глядя на себя со стороны. – Он легко рассуждает о всеобщем счастье, готов не задумываясь дарить это счастье другим, не очень ближним, но как только дело касается его самого… „А почему мой сын, а не сыновья других женщин?“ – так рассуждают матери, когда мужчинам нужно брать в руки оружие и идти навстречу врагу. И только когда враг уже ломает двери их дома, они спохватываются, а до этого матери наперекор всему, даже здравому смыслу, надеются, что всё ещё обойдётся. Вот и я: умом понимаю, а сердцем… А что тогда говорить о Юле?».

Алхимик вздохнул и ещё раз дотронулся до белого шарика, лежавшего на его ладони.

– Александр Николаевич! – услышал он. – Время! Пойдёмте, на автобус опоздаем.

– Спасибо, сейчас иду, – отозвался Свиридов.

Он бросил взгляд на дисплей, на котором медленно вращалась «драконья голова», и вдруг, подчиняясь внезапному внутреннему импульсу, быстрым движением бросил в рот белый шарик и торопливо запил его остатками чая из стакана, стоявшего у него на столе.

* * *

…Сон – чёрная пустота, припорошенная звёздной пылью и наполненная дыханием спокойной мудрости всей Вселенной – незаметно сменился явью. Александр Николаевич не сразу понял, что лежит в своей постели – для этого ему потребовалось некоторое время. Он приподнялся и посмотрел на спящую Юлю, потом осторожно выбрался из-под одеяла и нащупал ногой шлёпанцы. Бесшумно ступая, он вышел из комнаты и аккуратно прикрыл за собой дверь. Заглянул в комнату дочери – Даша безмятежно посапывала во сне. Не зажигая свет, Алхимик прошёл на кухню и уткнулся лбом в холодное оконное стекло.

Сознание было звеняще-ясным, но каким-то раздвоенным. Он стоял у окна и смотрел вниз, в темноту зимнего ночного города, и одновременно из безмерного далека наблюдал за крошечным голубым шариком планеты по имени Земля, каплей живого света летящим в космической тьме. А потом он услышал голос – вернее, не услышал даже, а почувствовал.

«Энергия… Время… Материя… Пространство… Они едины… Едины… Едины… ».

А затем было нечто вроде вспышки – яркой, высветившей все уголки его мозга, – и когда звёздный огонь погас, Алхимик уже знал разгадку тайны мёртвого дракона.

Он просидел на кухне до утра, обдумывая услышанное. За завтраком он был рассеян, но в меру – Юля ничего не заметила, – зато по дороге на работу не мог усидеть на месте: ему казалось, что институтский автобус не едет, а ползёт со скоростью садовой улитки. «Скорее, скорее, скорее…» – шептал Свиридов, не замечая удивлённых взглядов коллег, и путь от ворот института до лаборатории показался ему бесконечным. А день, наоборот, пролетел незаметно – Александру едва хватило времени, чтобы превратить своё внезапное озарение в текст, пересыпанный цифрами и формулами.

«Энергию нельзя получать непрерывно – процесс должен быть дискретным. Часть высосанной энергии пространства-времени нужно периодически возвращать обратно – она сыграет роль масла, вылитого на волны потревоженного вмешательством и забурлившего вселенского энергетического океана. Снизится КПД? Конечно, но даже при этом условии мы ничего не потеряем: ведь источник, из которого мы черпаем, поистине бездонный! Зато моя „драконья голова“ станет „вечным генератором“, простым и надёжным, не требующим никакого технического обслуживания. Один раз пустил в работу – и всё, дальше „зелёная, сама пойдёт“, нужно только чётко соблюдать баланс между изъятием энергии континуума и её рекуперацией».

Такого подъёма Александр Николаевич не испытывал давно. Он знал не только что делать – он знал, как это сделать.

«В схему установки добавится дополнительное звено: демпфер-аккумулятор. С него-то мы и будем снимать энергию, избегая опасного прямого контакта с космическим огнём.

И это ещё не всё. Формула „е равно эм-цэ-квадрат“ имеет чёткий физический смысл: материя может быть превращена в энергию, и наоборот. А это значит, что овеществлённую энергию можно будет подержать в руке – в самом что ни на есть прямом смысле этого слова. Правда, весить эта „звёздная материя“ будет немало».

Вспоминая свои ощущения, Алхимик понял, что обрушившимся на него знанием он обязан концентрату «КК». Он принимал белые горошины две недели, прислушивался к себе, но не замечал ничего особенного вплоть до сегодняшнего утра, когда на него хлынул поток понимания. «Моя „драконья голова“ и препарат