— Выключить? — Лариса кивнула на кондиционер.
— Нет, не надо. Девушка сказала мне, что она, как и ее мифические Олег и Андрей, занимаются звукозаписью. — Перед глазами возникла стойка в аэропорту Хитроу, за которой английская молоденькая таможенница совала ей под нос лист бумаги, на котором на всех мыслимых языках мира был написан один и тот же вопрос: «все ли перевозимые вами вещи принадлежат вам? Не везете ли вы чужих вещей?» А потом услышала свое гордо произнесенное по-английски: «Нет!»
Выходит, врать-то на самом деле себе дороже, снова выругала себя Ирина.
— А… если вдруг на этих дисках была… порнушка?
— Что? — Ирина вскинула брови. — С чего ты взяла?
— Да я так, читаю много. Не бери в голову… — Лариса отмахнулась и крутанулась в кресле.
Ирина села за стол.
Но… если так, они не должны ко мне приставать… — Ирина соображала быстро, особенно в критические минуты, именно это качество и позволило ей ориентироваться в новой жизни. Самое интересное в том, что такой способности она не знала за собой до того, как развелась с мужем и осталась одна. Если честно, ей иногда казалось, что вместе с уходом мужа ушла и она, прежняя. Сейчас на Ларису смотрела другая женщина — собранная до предела. Серо-зеленые глаза сверлили коллегу. — Не должны. Потому что я могу вывести на источник… На Ольгу.
— Но она и сама могла не знать, что тебе отдает. Может быть, там на самом деле была еще и музыка?
— Вот черт, ну что за жизнь? Совершенно нельзя расслабиться и просто получить удовольствие! — Ирина со стоном откинулась на спинку кресла.
— Ты не права, — сказала Лариса. — Иногда бывает.
— Голос опытного человека, — усмехнулась Ирина. — Ты, конечно, про себя?
— И про себя тоже. Уверяю тебя, иногда удается. — Лариса хитровато взглянула на Ирину, проведя рукой по жестким черным волосам, подстриженным под пуделя. Старинная прическа, но Ларису трудно представить с другой.
— Да знаю, знаю, о чем ты.
— Да, я все понимаю, у него жена, и он не уйдет от нее никогда. — Она вздохнула. — Вообще-то, если честно, мне и не надо, чтобы он уходил от нее. Меня ломает, как только подумаю, что под боком болтается такой нерешительный мужик. Хотя и при должности. — Она покачала головой, словно с трудом соединяя две его такие несхожие ипостаси. — Знаешь, когда я читаю в объявлениях: «приворот навсегда», меня трясти начинает. Да это же как страшно-то, а? На-все-гда!
Ирина расхохоталась.
— Ты хочешь, чтобы писали: на два месяца? На сколько закажете?
Лариса молча потрясла кудрями.
— Не знаю, что предпочтительней. Но что знаю точно — навсегда я бы не согласилась. Ну да шут с ним. Скажи лучше, что ты намерена делать? — Лариса ожидающе уставилась на Ирину.
— Для начала пойду сегодня среди дня в кондитерскую в Камергерский.
— Ух ты! С кем?
— Он назвался Андреем. Это он должен был встретить меня в Шереметьево. Но опоздал.
— Ты пойдешь?
— А почему бы и не съесть пирожное и не выпить кофе за счет приглашающего? — Лицо Ирины стало хорошо знакомым. С таким лицом она обычно «дожимала» клиента, который платил за услуги именно столько, сколько требовала Ирина, будь то американский ученик, испанский или невесть откуда набежавший представитель золотоносно-нефтяной арабской страны.
— Ты проведешь сегодня занятие? — Лариса окинула взглядом расписание, которое висело на стене.
— А почему бы и нет? — Ирина произнесла эту фразу и засмеялась, ничего не объясняя подруге. — Кто там сегодня у нас горит желанием говорить по-русски? — Она вынула файловую папку и осмотрела. — Ага, парочка из Штатов, две девушки из Коста-Рики и одна из Никарагуа. Все без исключения приехали с одной целью — заработать побольше денег в новой России, как они сами признались мне на прошлом занятии с наивной, я бы сказала, дерзостью.
— Не слишком ли ты строга? — деланно нахмурила подчерненные брови Лариса.
— Сама посуди, американская пара — они из какой-то дальней техасской дыры, намерены миссионерствовать. Они хотят раскрутить церковное дело и нарабатывают специальную лексику. Костариканка ищет рынок сбыта для маленькой кофейной плантации своего отца, а никарагуанка занимается музыкой народов мира. Вот она, я думаю, преуспеет скорее других.
— Ты права, у нее не будет проблем. Ей у нас споют и спляшут бесплатно. А сегодня ты даешь им какое-то общеполезное блюдо? Вроде овсянки?
— Да, причем без всяких фруктов, самое простое.
— А, тогда знаю что, — хмыкнула Лариса. — Правовая лексика. — Она вздохнула. — Все равно не поймут.
— Почему ты так плохо думаешь о моих учениках?
— А ты знаешь кого-то, кто может это понять?
— Понять-то, может, и сможет. Но вот применить… — Ирина тоже усмехнулась. — Но если клиент хочет…
— То получит, — закончила за нее расхожую фразу Лариса.
Ирине иногда казалось, что она испытывает чувственное удовольствие, перекидывая слова, меняя русские на английские и наоборот, не переставая удивляться — люди учат чужие слова, повторяют их, преодолевая невероятные трудности произношения, и начинают понимать друг друга.
А бывает, говоришь на одном языке, а смысл скрыт не в словах, а под ними. Как вчера, во время разговора с Андреем.
— Что ж, я пошла…
— …Обращать слова в деньги для фирмы, — снова закончила Лариса, произнеся хорошо обеим знакомую, много раз повторенную фразу. Они вообще понимали друг друга с полуслова. А иногда без слов — по жесту и взгляду.
Все верно, в результате этого обращения слов в деньги Петруша сможет учиться в Лондоне. А она — заняться наконец собой.
После урока Ирина посмотрела на часы и поняла, что пешком ей уже не успеть на встречу с Андреем, и она, кивнув Ларисе, помчалась к метро.
Среди дня в подземке была все та же толкучка, что и утром, — нескончаемый час пик. Впрочем, в Лондоне тоже не меньше желающих промчаться под толщей земли и вынырнуть поближе к цели. Она прокатилась, хотя ей и не очень-то понравилась их подземка — слишком узкая, слишком низкая, слишком старая. Но всякий раз, усаживаясь на безукоризненно вычищенные велюровые сиденья в вагоне, она не переставала удивляться — ведь сюда спускаются, в общем-то, самые бедные!
Она снова подумала, что надо сосредоточиться и купить машину. Права у нее есть, и давно, у нее и машина была, но однажды Ирина продала ее, чтобы удержать курсы на плаву, когда они уже пускали пузыри и ничто, кроме денежной подпитки, не могло их удержать. Она говорила себе, что скоро выкрутится и купит машину, хотя была уже достаточно опытна, чтобы понять: вещь, обращенная в деньги, никогда не обретает прежнюю материальную форму.
Но ничего, она продала «шестерку», зато купит кое-что поприличней. И не будет стоять лицом к лицу с соотечественниками в душном вагоне, рассматривая каждую складку на физиономии попутчика, вдыхая несвежий запах трудового пота и застарелый аромат пальто и плащей, пропитанных духом пережаренного подсолнечного масла. Она будет ехать по дороге, «одетая», допустим, в «восьмерку» красного цвета под музыку какой-нибудь приятной станции, говорила себе Ирина, поднимаясь по эскалатору на Тверскую улицу.
Ирина прошла по залитой солнцем Тверской и повернула в Камергерский, который стал пешеходным и оттого непривычно ленивым.
Кондитерскую она нашла сразу и, как ей показалось, узнала своего нового знакомца. Несколько минут
