рун, не разжигая костра. Волков, кажется, было много, но они ходили стороной. В тот вечер он чувствовал себя особенно усталым. Обнажил было клинок, чтобы начертить Круг…
… И тут из ельника выскочила огромная волчица.
Конь, хрипя, встал на дыбы. Она кружила, не давая ударить, сильная, осмелевшая от голода, конь вертелся на короткой привязи. Окер отгонял ее, размахивая мечом, но даже опасность не могла побороть усталости, он забыл про заклятие, он лишь махал клинком, беззвучно повторяя: «Уйди, уйди…» – и один раз зацепил ее, но в этот миг второй волк прыгнул на него со спины и сбил с ног.
Он вцепился в плечо, чуть не достав на излете прыжка до шеи, и победно зарычал. Но рядом бился, роняя пену, конь, и волк метнулся к нему. Ржание резко оборвалось, теперь слышался какой-то жуткий сиплый визг…
Волки выли в темноте, рычали, с шумом носились вокруг Окера. Небо по летнему времени было светлое, глаза у них сверкали, как зеленые свечи, клыки белели.
Окер очнулся и, нашарив возле себя меч, отполз к корням ели. В эту ночь волки его не тронули. Не подошли даже. Им хватило коня. К рассвету они убрались. Но он знал, что волки вернутся. Вернутся за ним. Если он не уйдет.
Солнце встало блеклое, как будто ледяное, скользнуло по верхушкам елей. Кровь на плаще возле самой раны не запеклась – значит, всю ночь текла… Веки было не поднять. И меч в руке ходил ходуном. Окер попробовал встать. Тут же в глаза кинулась чернота, голову как ртутью налило, он осел в полубеспамятстве на корни и больше не вставал. Не мог… Наплывало медленное забытье, сны шли перед открытыми глазами. Волки вернутся… Пусть возвращаются. В Этаре больше хозяев нет. Лес пуст. Однажды он уже умирал в лесу… В Лесу Аргаред. Снова лес, снова один, во власти врага, и люди недалеко, но не позвать. Не прикончат в эту ночь, вернутся в следующую. Если он раньше кровью не истечет. Солнце шло по своему кругу, свет и тень на его запрокинутом бескровном лице. Наступал вечер, лучи слабели. Как только зашло солнце, меж стволов засверкали волчьи глаза. «Уходите… – Отблеск гаснущего неба пробежал по мечу. – Уходите, звери…» Они крались с двух сторон, готовясь кинуться одновременно. Из пастей капала слюна. «Убирайтесь!» – простонал он. Все равно было бы не начертить Круг… Они бросились, и он с криком отчаяния ударил мечом по набегающей справа тени. Волчица с ворчливым визгом отскочила, тряся головой. Волк почему-то не прыгнул. Рыча, стоял в двух шагах, не решаясь… И вдруг, припав к земле, неожиданно вцепился в ногу, рванул… Окер из последних сил взмахнул мечом справа налево. Волчица с воем покатилась по земле, вскочила, припадая на лапу, снова упала, а волка только задело, и он начал было кружить, примериваясь к броску; волчица не поднималась, скуля и вылизывая рассеченную лапу, потом она медленно встала и на трех ногах поковыляла прочь. За ней ушел и волк. Некоторое время их глаза еще светились в густеющей темноте, потом пропали бесшумно…
– Окер, Окер… – Опять сияло солнце. Его тормошили, голос был смутно знаком, но вместо лица он видел лишь обведенное золотом черное пятно. Окер, очнись, очнись, – звали на Этарон.
– Жив? – спросили подошедшие лантары.
– Жив. Помогите на телегу поднять…
Хайна хотела бодрствовать всю ночь, но Эмарк сказал, что она ему не понадобится. Вытащил из кисы зеленую свечку, зажег, чтобы мороки не беспокоили больного. За стенами дома было тихо – все спали, ворота на ночь заперли. Что же случилось, что это за волки напали на Окера? Жаль, не посмотрел на следы толком. Теперь туда не поедешь – с Окером нужно быть. А почему Окер оказался один, в той же одежде, в какой уходил? Не нашел никого? Странно. Местные люди, посмотрев на раны, сказали, что опасности нет, к утру совсем придет в себя. Забытье от слабости. Слабость от потери крови. И все же странно…
– Эмарк, Эмарк… – Он оторвал от стола голову. Заснул? Аргаред смотрел на него, тревожно блестя глазами. На улице кричали петухи.
– Ты как здесь оказался? – тихо спросил Окер.
– В Эманде дела плохи. Я должен был тебя предупредить.
– Дурные вести?
– Хуже некуда.
– У меня тоже очень дурные вести, Эмарк. В лесу, – он странно улыбался, – в лесу-то пусто.
– То есть как пусто?
– Эмарк, не знаю, как объяснить тебе. Я сам не могу это понять. Там остались камни с рунами, и я шел по ним – это было легко: Я уходил все дальше и дальше в лес, и руны говорили мне, что все меньше дней пути остается до сторожевых крепостей и лесных цитаделей. Ели становились выше и гуще. Помнишь, в летописях говорится, что в последний день пути должны засиять звезды меж их ветвями… Небо и вправду казалось очень темным, и это вселяло в меня надежду. И вот миновал последний день, так сказали руны на последнем камне, вокруг тянулся все такой же непроглядный, дремучий лес. Я шел очень долго и не находил камней в тех местах, где когда-то были перекрестки. Эти камни указывали дороги, которые никуда не вели. Также я видел множество звериных следов, но ни человек, ни Этарет, ни чудовище не попадались мне на пути.
– Ты звал Силу?
– Сначала она велела мне войти глубже в лес. Я подумал, что, может, я не правильно читаю руны. Я зашел очень далеко, в самые дебри. Лес был все тот же, все те же ели, и – никого. Мне даже пришла в голову мысль, не ушли ли они в другой мир, раньше нас разглядев опасность, ведь они намного превышают нас в мудрости. Я спросил Силу, и она дала ответ, что это не так; что мы, Этарет, суть ее воплощение. Цельное и неделимое. Эмарк! Великие Боги… – Он вдруг схватился за голову. – Я понял…
– Что?
– Я понял, понял, в чем дело! Только сейчас, когда стал рассказывать. Когда мы ушли на равнину, а они остались в лесу, вот тогда-то и произошло разделение, тогда-то и было нарушено равновесие… Все, кто остался в лесу, погибли.
– Но почему до сих пор живут те, кто ушел на равнину?
– Потому что их черед пришел только сейчас. То есть наш черед. Мы сами провели трещину между собой и Силой, мы сделали это тысячу лет назад. И черный пес, который вывел нас к Сарчу, не был Силой, он был чем-то другим. Возможно, он был Нуат. А возможно… возможно, он был тем самым Злом… Злом, которое пришло в мир тысячу лет назад, которое вселилось сначала в нас, а потом уже и в людей. Да,
