потом по залитой лунным светом дороге в Брей.
Когда я открыл дверь трактира под вывеской «Чёрный боров», свет и дым ударили мне в лицо. Кое-кто из тех, кто сидел в трактире, обернулся посмотреть, кто вошёл.
Разношёрстная компания: надменные лица мелкопоместных дворян, задубевшие лица фермеров- посредников, измождённые лица простых крестьян. Молоденькая служанка за стойкой сверкнула глазами, увидев меня. В полной тишине я вошёл в трактир. Хозяин опомнился первым: когда я подошёл к стойке, тощее лицо с ввалившимися щеками выглянуло из гроба его души.
— Вечер, сударь…
— Вечер, — отвечал я.
Мне было душно в этой комнате с низко нависшими балками. Вот она, Ирландия накануне восстания, и, чем ближе к Дублину, тем сильнее запах пороха; в эти дни мало кто доверял своим друзьям, не говоря уж о чужих. Повернувшись спиной ко всем этим лицам, я бросил на стойку серебро.
— Кружку вашего эля, хозяин, и кусок-другой мяса, я умираю с голоду.
— Слушаю, сударь…
Он наклонился к бочонку, наполняя пенную кружку.
— Би́дди, голубка, порцию мяса молодому джентльмену, да поторапливайся.
— Сию минуту!
Хозяин пододвинул мне кружку.
— Издалека?
— Эннискорти.
— Ты родом оттуда, сынок?
Я глянул через плечо. Пожилой мужчина с посиневшим и одутловатым лицом, нижние веки обвисли — он походил на человека, в которого ударила молния.
— Нет, сударь, проездом.
— Хорошая у тебя кобыла, честное слово, — сказал другой.
Это был толстый фермер, я решил, что он владеет небольшим участком земли.
— Верно, он заплатил за неё хорошую цену, — засмеялся его собутыльник.
Напряжённость исчезла. Это всегда так бывает, если войдёшь себе тихо и скромно. Мало-помалу все оттаивают.
— Она у меня от отца, — сказал я, — за деньги её не купить.
— Солдаты, юноша, на это не посмотрят! — вскричал хозяин.
— Солдаты?
Кто-то крикнул из угла:
— За пять миль от Дублина английские драгуны всех лошадей отбирают, дадут тебе золотую гинею, и сабли вон, если ты что-нибудь скажешь.
— Куда ты едешь? — шепнул крестьянин, стоявший рядом со мной.
— В Дублин, — сказал я. — Драгуны меня не остановят.
— Удачи тебе, сынок, мне твоя смелость по нутру, только эту кобылу ты до Дублина не доведёшь, так и знай.
Я отпил глоток эля; когда пьёшь, надо помнить, что вкус чувствуешь на язык, а крепость — на желудок. На полный желудок эль тебе в помощь, а на пустой — до виселицы доведёт. Так, бывало, говаривал мой отец.
Мне было хорошо в тёплой и доброжелательной атмосфере трактира.
Хотя на дворе было лето, в открытом очаге горел огонь, а вокруг него расположились крестьяне с торфяных болот, вечно мёрзнущие от недоедания; глаза их на бледных лицах лихорадочно горели. Они ели, но не пили и потеснились, когда я сел между ними.
— Садись-ка сюда, приятель.
Место было удобное: отсюда я видел дверь, а на стекле полукруглого оконца — тень моей верной Майи. Вдруг я увидел крупного мужчину, сидевшего в углу в тени у стойки. Я скорее почувствовал, чем увидел, как он разглядывает меня своими чёрными глазами. И тут же, почти в тот же миг, я узнал его: это был тот человек, что ночевал на постоялом дворе у Джо Лихейна в Эннискорти. На скамейке в углу он сидел с той же посадкой, что и на своём коне в то утро, когда выехал со двора.
Я ел медленно, сдерживая желание глотать не пережёвывая, в голове у меня мутилось от голода, а вокруг текла негромкая беседа. Говорили в основном об ополченцах из Северного Корка и о патрулях английских драгун. А когда я вновь оторвался от тарелки, то увидел, что человек в углу не сводит с меня глаз, изучает меня доскональнейшим образом, и я проклял себя за глупость. Он обратил на меня внимание прежде всего потому, что я назвал Эннискорти. Взор у него был спокойный и твёрдый; рука лежала на эфесе шпаги, и, когда он опустил стакан, я увидел странную ненависть в его глазах.
Эннискорти! Кровь бросилась мне в лицо от злости на самого себя: вот такие-то глупые ошибки и ведут на виселицу. Подобная глупость недостойна того святого доверия, которое было оказано мне.
— Ещё виски, мистер Баррингтон? — спросил хозяин.
Мужчина поднялся.
— Нет, спасибо, пора в путь.
Я вспомнил ирландского патриота, который напал на меня под Карнью и повредил мне руку. Так это Йона Баррингтон, о котором он говорил? Тот человек, за которым он гнался от Барджи Кастл, где жил патриот по имени Бэджинал Харви и его друг Кью? Тот лоялист, за которого принял меня патриот; неужели это тот самый Йона Баррингтон, что скакал в Дублин, чтобы предать друзей, с которыми он обедал?
— Уж вы-то свою кобылу в Дублин доставите, — крикнул какой-то мужлан, — драгуны хоть что делай, правда, мистер Баррингтон?
Мужчина направился к двери.
— Они отбирают лошадей у бунтовщиков, приятель, а не у приличных людей, которые чтут закон.
— Да? — сказал крестьянин со мной рядом. — Которые чтут закон? У старика Неда Тэ́мбера ополченцы позавчера в ночь дом сожгли, а уж он закон чтил, как никто.
— Если старик Нед не уймётся, ему головы не сносить, запомни! — крикнул другой.
А хозяин сжал руку в кулак и с горечью сказал:
— Все в наших краях как с ума посходили, мистер Баррингтон. Вы в Уэксфорде большой человек, обедаете со сквайрами[21] и всякое такое. Замолвите за нас словечко, когда будете в Дублине, ведь это позор, что тут творится…
Мистер Баррингтон спокойно промолвил:
— Замолвить-то я замолвлю, но только если вы будете уважать закон и порядок.
— Закон и порядок, сударь? — крикнул крестьянин рядом со мной. — Позапрошлой ночью, как вот Самсон говорит, пришли они и спалили хижину Неда Тэмбера, а его с хозяйкой — в приют, а уж они-то Бога не забывали, это точно!
— Значит, он в чём-то провинился, — отвечал мистер Баррингтон.
— Нет, ты джентльмена не путай, Сэм, у старика Неда сын в «Объединённых ирландцах», не забудь.
— Если у него сын — бунтовщик против ирландского народа, он это заслужил.
— Мало ли что там его сын делает, при чём тут Нед, а? Гневный спор разгорался, и скоро все, кто сидел в трактире, разделились на две половины: одни стояли за закон и порядок, другие — за справедливость и с ненавистью обвиняли тех, кто угнетал их. В ту ночь в этом трактире я наблюдал трагедию моей страны: я видел противостоящие партии — богатые против бедных и лоялисты против повстанцев.
— Пора народу взять дело в свои руки!
— Не говори глупостей, приятель! Вон их сколько, да они нас с тобой живьём сожгут, не только что наши дома!
— Отец О’Киф сам сказал: позор, что они тут творят, он сегодня приехал, чтобы с армейскими об этом говорить. А Нед Тэмбер — человек хороший.
— Отец О’Киф пусть поостережётся, они и его церковь сожгут, не только дом Неда!
— Хватит, хватит, господа, успокойтесь! — заревел хозяин.
