вздернутый носик слегка порозовел от вина.
— Возможно, дело тут не в этом, — задумчиво протянул Волков, поглаживая Ларисину кошку. — Не в похищениях. Просто природа, агонизируя, отторгает здоровые клетки. Все наоборот, понимаете? Умирающий организм биосферы отторгает то, что еще может существовать. Отторгает — и прячет в какой-нибудь Антарктиде. А скорее всего, они сами уходят, потому что понимают, чувствуют: финал не за горами, цивилизация обречена. Озоновые дыры растут, пустыни наступают, в океане сплошная нефть и так далее набор фактов общеизвестен. Между прочим, потому и НЛО зачастили, это ведь космические шакалы, стервятники, это же обыкновенное воронье, они же нутром чуют, что близится пир. Чем не гипотеза? И, заметьте, ничуть не хуже других.
На некоторое время в прокуренной донельзя кухне повисла тишина и слышно было, как в комнате Карбаш бубнит и бубнит Оле Васильевой о тяготах бытия человеческого вообще и его, Сережи Карбаша, в частности. Я выжидающе посмотрел на Залужную. Она не могла оставить без внимания этот выпад Волкова. И она не оставила. Она бросила окурок в раковину и протянула руки к Волкову, как панночка к несчастному Хоме Бруту, и кошка сочла за благо убраться под стол.
— А ведь кто-то, помнится, не так давно учил школьников победоносному марксизму-ленинизму — знамени нашей эпохи и ни о каких таких предстоящих трагических финалах даже не заикался. Это у них там хищнически относились к природе, а у нас просто имели место отдельные случаи бесхозяйственности, а вообще партия была лучшим другом и защитником животных, лесов, земных недр и атмосферы. Не так ли, душа моя?
— Учил тому, чему меня учили. Все течет, — по-гераклитовски отозвался Волков. — Брэк, Лора! Давай лучше к столу, Ольгу будем выручать из паутины Карбаша.
— А мне пора, — заторопилась Ира Жантария. — Олеська полную хату навела, надо разгонять.
— Подождите, подождите. — Лариса с грохотом распахнула окно. — Волчок здесь гипотезу измыслил не хуже других, и я тоже хочу не хуже.
— Давай, Лорхен, — миролюбиво и несколько покровительственно отозвался Юра Ботнарь, подмигивая задумавшейся Калединой. — Измысли в духе твоего дорогого Шопенгауэра.
— А я без Шопенгауэра, Ботя. Вам не кажется, господа хорошие, Лариса обвела нас глазами, — что это набирается рать дьявола? Сатаны, Вельзевула, Люцифера, Падшего Ангела, Воланда, как хотите…
— Ну-у, занеслась в потусторонние сферы, — разочарованно сказала Каледина.
— Это дело надо обмыть, — сказал столичный художник Юра Ботнарь.
Однако Лариса не сдавалась.
— Ладно, отменим мобилизацию в войско сатаны. Леха, ну что ты молчишь, фантаст ты долбаный? Почему не скажешь о ВРММ? И нечего на часы глазеть, еще не вечер!
— А что такое ВРММ? — спросил я.
Честно говоря, поначалу от всех этих гипотез мне стало чуть-чуть не по себе. Что если в них, подумал я, есть хоть какая-то доля правды, и подростки исчезают из дома не просто так, не потому что не сошлись характером с родителями, и не потому что их повлекла муза странствий? Однако я тут же осадил себя и решил, что все мы, испив немного веселящих напитков, просто дурью маемся на этой кухне — речь-то шла об исчезновении конкретного человека, конкретного Кости Рябчуна, хорошего паренька, моего соседа, а мы кинулись во вселенские обобщения и такого тут понавертели…
— Не знаешь, что такое ВРММ? — поразилась Лариса. — Вот такие у нас сейчас пошли горе-фантасты — ничего не знают о Вселенской Разумной Мыслящей Материи.
— Лора, ну тебя в баню с этой материей! — возмутился Юра Ботнарь. Пошли к столу. Знаем мы о твоей материи.
— А вот и не знаете. Не уважаете Порфирия Иванова, а ведь его система подключает человека к ВРММ. Человек становится частью Вселенной, он же невидимым становится для окружающих, елки-палки! Понимаете?
— Знаю одно, — сказал я. — Система Иванова сейчас очень кстати, недаром о ней и заговорили на всех углах и перекрестках. Все та же пропаганда. Он ведь призывал чуть ли не голыми ходить круглый год и питаться одной травой, а к этому нас сейчас и готовят.
— Фанта-аст, — презрительно протянула Лариса.
— Эй, народ, куда вы все подевались? — раздался из комнаты голос проснувшегося Гурьянова.
Мы вернулись за стол, правда, уже без покинувшей раут Иры Жантария, и вновь слушали рассказы Юры Ботнаря, а потом я посмотрел на часы и решил, что уже пора.
И как всегда бывает, когда тебе что-то очень нужно, начались неудачи. Сначала я долго и безуспешно дожидался автобуса. Потом бросился ловить такси и ничего не поймал, а частники не обращали внимания на мою отчаянную жестикуляцию. Пешком я дошел бы до Хуторов только к утру… Я понял, что смогу попасть в подвал к полуночи только при помощи телепортации, мысленно наградил себя разными эпитетами и отправился домой.
А Наташа, между прочим, так и не позвонила…
С утра опять шел дождь, словно покалеченная нами природа стала путать времена года и забыла, что послезавтра по календарю должна уже наступить зима. Цыгульский оглушительно чихал, заставляя Галку вздрагивать, и все комкал и комкал и бросал мимо корзины исписанные листки. Передо мной лежала рукопись с красивым названием «Сын золотого дождя», я читал ее не слишком внимательно, потому что думал о Наташе и с надеждой посматривал на телефон. И телефон зазвонил.
— Это панов? — спросили в трубке приглушенным голосом.
— Совершенно верно, — без особого энтузиазма подтвердил я, потому что голос был не Наташин. — Слушаю вас.
— Если не хочешь больших неприятностей — не суйся в подвалы. — Голос стал еще глуше, словно говоривший прижимал к трубке носовой платок — так ведь обычно делают, судя по книгам. — Можешь потерять здоровье. И вообще…
Все это было настолько неожиданно, что я не нашел ничего лучшего, чем задать традиционный, опять же, вопрос:
— Кто это говорит?
— Не суйся в подвалы, — повторили в трубке и связь прервалась.
Я взял сигареты и побрел под фикус. Итак, мои посещения подвала не остались незамеченными. Это раз. Мне угрожают. Это два. А значит, я на верном пути. Кто и как мог меня разыскать? Могли проследить, куда я вчера направился после посещения Хуторов, но направился-то я не в редакцию, а в библиотеку, к фэнам. Значит, решение — как в задачке для первоклассников: нашли меня по моему же удостоверению, которое я показывал обитателям Хуторов, и значит, полезные советы по телефону дает мне кто-то из тех добрых молодцев-старшеклассников и пэтэушников. А еще это значит, что дело серьезное. Конечно, рассуждал я, можно прямо сейчас позвонить в милицию и предложить прочесать подвал — но вдруг Костя в чем-то замешан? Нет, решил я, будем идти уже намеченным путем.
Я разыскал нашего завхоза Кузьмича и, зная его страсть хранить «на всякий пожарный» в своей кладовке все что угодно, выпросил у него под честное слово хороший карманный фонарик, пообещав принести за это дефицитные нынче батарейки. Кузьмич не устоял под напором моего красноречия, но строго-настрого наказал «почем зря не светить».
День тянулся подобно пастернаковскому, только без положительных эмоций того стихотворения, я что-то читал, вернее, скользил глазами по тексту, не проникая в смысл, и старался мысленным усилием, в парапсихологическом ключе, подогнать стрелки часов, словно прилипшие к циферблату.
В обеденный перерыв я никуда не пошел, ограничившись табачной диетой под фикусом. А потом не выдержал и все-таки позвонил Наташе.
— Здравствуй, Наташа, — неуверенно сказал я, когда ее позвали к телефону. — Извини, что нарушил запрет, но мне показалось — ты исчезла насовсем… Или мне все это приснилось.
— Господи, Алеша! У меня то же самое. Все почему-то не решалась позвонить. Думала, позвоню, а мне ответят: да тут никогда такого и не было, не знаем никакого Панова. Ты не сердишься?
— Я не сержусь, Наташа. Наташенька…
Я ворковал и ворковал в телефонную трубку и оттаивало, теплело что-то внутри, словно возвращалось, вопреки всему возвращалось из прошлого то, что, казалось, никогда уже не сможет
