капюшоном было Павлу незнакомо. Он опять, как и при общении с Черным Стражем, не ощущал никакого фона, словно Страж был не человеком, а дверью или каменной стеной.
«Капюшон! — внезапно догадался Павел. — Все дело в плаще и капюшоне. Возможно, сам Создатель сотворил такое непроницаемое одеяние для своих слуг…»
— Помощник господина наместника Великого Царя известил меня о том, что сегодня утром, когда я удалился для общения с высшими силами, при входе в город задержан человек, — продолжал Розовый Страж глухим невыразительным голосом, глядя на Павла холодными глазами. — Возможно, лаодийский шпион. Человек этот необычен; он спрашивал о пресловутой Земле, являющейся вредным мифом, вокруг которого группируются небезызвестные силы, а также о некоем Черном Страже, хотя высокие круги знают: среди Стражей всех пяти царств нет никакого Черного Стража. Ты действительно задержан сегодня утром?
— Да. Хотя я не лаодийский шпион и вообще не шпион. Вижу, у вас тут только и забот, что о шпионах. — Павел оттолкнулся плечом от стены и сел прямо. — Послушай, ты не развязал бы мне руки? Я же безоружный, а убежать отсюда трудновато.
Розовый Страж оставаясь неподвижным:
— Я не вмешиваюсь в правила, установленные высокими кругами. Не отвлекайся. Ты действительно задавал сегодня такие вопросы?
— Задавал. И тебе хочу задать. Мне почему-то кажется, что Стражи знают гораздо больше, чем другие.
Раздался шорох плаща. Розовый Страж отступил на шаг.
— Как твое имя?
— Павел.
Наступило долгое молчание. Потрескивал закрепленный на стене факел. Павлу показалось, что Страж растерялся, хотя бледное лицо под капюшоном было по-прежнему невыразительным и застывшим, как маска.
— Павел Корнилов, — тем же невыразительным голосом произнес Страж.
Теперь уже оцепенел Павел. Потом невольно кивнул.
— Откуда ты знаешь?
— Павел Корнилов. Лесная Страна, Город У Лесного Ручья, — монотонно отчеканил Страж. — Необыкновенно способный. Мощные направленные биоэнергетические импульсы, способные подавить источники наведенной гиперфобии и даже вызвать принудительную трансфокацию. Ты прошел туннель. Снял лингвобарьеры в обоих направлениях. Ты действительно необыкновенно способный, Павел Корнилов.
— Ага, понял, — с облегчением выдохнул Павел, хотя на самом деле не понял и половины того, что сказал Страж.
И вообще речь Стража воспринималась как-то не так, словно это не он, Павел, вживался в чужое сознание, как было с другими, а, напротив, Страж вторгался в его сознание и поэтому слова его становились понятными… Хотя смысл последних фраз, произнесенных Стражем, ускользал.
Ему стало ясно главное: Розовый Страж сегодня видел Черного Стража и узнал о непокорном Павел Корнилове. Стражи входили в созданную для каких-то пока неизвестных ему целей единую организацию двух миров. Стражи — он был почти уверен в этом — знают о Земле, но почему-то скрывают свое знание и более того — запрещают даже высказывать предположения о Земле. Почему? Какая тайна связана с этим запретом?
— Да, я Павел Корнилов. И я хочу знать правду о Земле. Ведь Земля существует? Ведь существует?
Страж наклонился к нему, растягивая тонкие губы в непонятной улыбке.
— Обещаю тебе, Павел Корнилов, что господин наместник Великого Царя не прикажет казнить тебя, как лаодийского шпиона. Ты не лаодийский шпион. Сейчас я поговорю с наместником и объясню ему, что ты не шпион.
— А как с Землей? — нетерпеливо поинтересовался Павел.
— Я вернусь от наместника и если ты захочешь — постараюсь ответить на твои вопросы.
Розовый Страж, пригнувшись, вошел в сводчатую дверную нишу скрипнула дверь, в отверстии возник чей-то глаз и мохнатая черная бровь, стукнул засов и шаги в коридоре постепенно затихли.
Павел, сощурившись, задумчиво смотрел на дымящийся факел. Лгать ему в жизни почти не приходилось. Разве что в юности, после сломанного в Эдеме ребра, когда сказал маме, что опрокинулась дрезина. Разве что Посвященному, и Черному Стражу на вопрос о перемещении предметов. В Лесной Стране можно было прожить без лжи. И Посвященные тоже, скорее всего, не лгали, рассказывая в храмах о единственном мире, сотворенном Создателем. Они просто не знали. Но ложь все-таки могла существовать. Ведь не зря даже в сказке сказок сам Господь Бог говорил человеку: «А от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь», — а потом оказалось, что это не так. И даже если Страж действительно знает о Земле, он, вернувшись от наместника, тоже будет лгать. Но, возможно, что-нибудь все-таки прояснится. В любом случае, решил Павел, шанс упускать не стоит.
Дверь опять заскрипела — Павел встрепенулся — и в камере стало светлей. Вместо Розового Стража вошли двое с автоматами. Один держал факел и осматривался, обшаривая взглядом камеру, другой уставился на ботинки Павла. Павел ощутил их решительность, смешанную с ненавистью и презрением, и вдруг почувствовал боль в затылке, будто кто-то, подкравшись сзади, ударил его ножом. С необычайной ясностью он понял, что сейчас его будут убивать. Он с трудом подавил желание размозжить их головы о стену (они ведь только выполняли приказ, и было ясно, кто стоял за этим приказом!) и сказал с напускным возмущением, поднимаясь со связанными руками с шуршащей травы:
— В чем дело? Почему до сих пор не идет господин наместник? У меня важные сведения для него.
Он говорил, внутренне готовясь к дальнейшим действиям, почти не осмысливая сказанное, потому что это было неважно, и охранник с факелом успел только повернуть к нему одутловатое лицо с расплющенным носом, а второй, с курчавым чубом до бровей, резко сказал:
— Не двигаться!
Больше они ничего не успели. Павел прыгнул, сильно оттолкнувшись обеими ногами, сработавшими слаженно и мощно, в полете положил тело параллельно полу и с ходу таранил подошвой левого ботинка подбородок одутловатого, а правой ногой, согнув и тут же выбросив ее вперед, ударил в живот курчавого, носком ботинка отшвыривая автомат. Он изловчился упасть на бок, подтягивая колени к подбородку, больно ударился плечом, вскочил и мгновенно оценил обстановку. Одутловатый лежал у стены, не двигаясь, факел, разбрасывая искры, все еще катился к дверной нише, курчавый согнулся чуть ли не пополам, но уже понял голову, хватая ртом воздух, уже пытался вскинуть автомат. Павел бросился в падении на курчавого, вминаясь макушкой в его захрустевшее чем-то лицо. Курчавый ударился затылком о стену, затих, из его разбитого, сломанного носа и губ потекла кровь. Павел поднялся, для верности пнул ботинком в челюсть одутловатого, прислушался, стараясь успокоить дыхание — в коридоре было тихо — и лег на пол, спиной к дымно горящему факелу, выпавшему из руки охранника. Болело плечо, нестерпимый жар опалил связанные запястья, и он стиснул зубы, чтобы не застонать. Представил себя как бы со стороны, словно выбравшись из собственного тела, — человека со связанными за спиной руками, лежащего на каменном полу рядом с факелом, — и усилием воли превратил боль в черную ленту, которая тянется из обожженных рук и растворяется в воздухе — и боль действительно затихла.
«Вот и пригодились уроки Колдуна», — подумал Павел и, напрягшись, разорвал горящую веревку. Подскочил к одутловатому, который уже тихо постанывал, и сорвал с него автомат. Бросил взгляд на курчавого — тот дышал, не открывая глаз, и выдувая из ноздрей кровавые пузыри — и повернулся к противоположной от двери стене. Под его сосредоточенным взглядом по стене побежали трещины, повторяя контуры камней, — застучало, загремело, вываливаясь, обрушиваясь, — и Павел рванулся в образовавшийся, затянутый пылью проем, сжимая в руке автомат.
Он бежал по пустынным улицам с редкими цепочками горящих фонарей, небо было темным и беззвездным, кое-где светились трепещущим светом окна домов и на балконах сидели люди. Люди встречались на улицах, но никто не бросался наперерез, не пытался задержать — оглядывались на топот,
