в кабинет, где за столом у окна сидел грузный седеющий мужчина в милицейской форме.
Разговор у нас, к моему удивлению, получился. Сейчас демократия и всем все можно — примерно так сказал замначальника. Грифы «секретно» снимаются, информация предоставляется. Только не надо дешевых сенсаций, сказал замначальника, изучив мое журналистское удостоверение. Газеты любят давать сенсации, причем непроверенные сенсации, подчеркнул замначальника. Откуда «Вечерний вестник» взял, что депутата горсовета Мартынова избил ветеран партии? Зачем писать такие вещи? И чуть что — милиция виновата, куда смотрит милиция, почему нет порядка в городе? Нужно быть объективными, подытожил замначальника.
Я заверил его, что пока не собираюсь давать никаких материалов, а просто произвожу некоторые изыскания предварительного характера. Я обещал ему, что если даже буду использовать какие-то полученные сведения, то обязательно занесу рукопись и только после его согласия и одобрения отдам для публикации.
В общем, времена действительно несколько изменились, и вскоре я листал различные бумаги в другом помещении горотдела, запомнив такую цифру: за неполный год в розыске числится по городу около полусотни детей и подростков. Заявлений в течение года было гораздо больше, но милиция отнюдь не дремала. Те, кто исчез, находились. В городе. Или за его пределами. Живые. Или мертвые…
Заявления о пропавших. Не вернувшихся из школы, из кино, ушедших в магазин, на футбол, к приятелям. Подробные приметы. Биографии пропавших. Сведения о родителях. Поварихи, разнорабочие, токари, шоферы, кладовщики… Я пролистал эти полсотни папок-скоросшивателей, среди которых было и дело об исчезновении Рябчуна Константина Борисовича, учащегося средней школы номер пять.
Интересно, подумал я, вновь просматривая печальные серые папки, оказывается, десятка два этих пропавших мальчишек и девчонок не коренные степоградцы, а приехавшие вместе с родителями из других мест. Кстати, и Костя ведь тоже приезжий. Связь тут, конечно, была примерна такой же, как между известной бузиной, растущей в огороде, и родственниками в Киеве, просто это было единственное подобие некой закономерности, присущей исчезновениям. Правда, пропали еще два мальчика — десяти и тринадцати лет, жившие на одной улице — улице Попова, не изобретателя радио, а космонавта, но в этом, в общем-то, не было ничего странного, потому что улица Попова на самом деле была большим жилым массивом, примыкавшим к Хуторам. Больше всего исчезновений приходилось почему-то на апрель и август — но это, опять же, ни о чем не говорило и вряд ли здесь можно было предполагать какую-то закономерность.
Я сидел за столом, заваленным папками, многие из которых, без сомнения, были документально оформленной, но пока еще не установленной трагедией, я сидел и задавался вопросом: что, собственно, побудило меня заняться сбором сведений, так сказать, не по профилю? К моей-то фантастической страничке все эти пропажи не имели ровным счетом никакого отношения. Костя? Да, безусловно — как первый толчок. Но Костя скрывался на Хуторах, в этом я почти не сомневался, он был жив и, наверное, здоров. Дело было не в Косте. Не только в Косте. Это же страшно — когда пропадают дети. Я представил, что бы почувствовал, пропали, не дай Бог, моя Ира — и мне стало нехорошо. Вот ведь материал, мимо которого нельзя пройти, от которого не отмахнуться. Нездорово то общество, в котором пропадают дети. И надо бить во все колокола. Не допускать. Ну а Костя… С Костей мы попробуем поговорить всерьез и начистоту.
…Но всерьез и начистоту не удалось. Вообще никак не удалось. Из горотдела я позвонил Галке, сказал, что буду после обеда и вновь отправился на Хутора.
Однако я глубоко ошибался, думая, что днем в подвале окажется немного светлей. Да, из отдушин под потолком действительно просачивались в подвал призраки дневного света, но уж очень немощными были эти призраки. Хаос продолжал оставаться хаосом и, убив полчаса на безрезультатную борьбу с ним, измазавшись и пропылившись до першения в горле, я вновь отступил. Я был раздосадован, но не побежден. Я выбрался из этого не описанного Данте подобия круга ада, снял куртку и принялся отчищать под взглядами проходивших мимо обитателей Хуторов. Я чистил куртку, отряхивал брюки, отплевывался, но не унывал. Да, подвал тянулся под всеми четырьмя подъездами, он был разделен на секции, но из секции в секцию можно было попасть, протиснувшись в отверстия, проделанные для труб — это я установил экспериментально. Да, подвал был завален хламом, и Костя мог таиться в дальней секции — ну и что? Я решил действовать другим методом: вечером подстеречь подростков в подвале и проследить их путь до Костиного убежища. А потом дать им уйти и поговорить-таки с Костей всерьез и начистоту.
Кое-как приведя себя в божеский вид, я покинул Хутора, перекусил по дороге к областной библиотеке и часа два общался с активистами КЛФ, обсуждая разные наши специфические вопросы. Затем вернулся в редакцию и оседлал рабочее место.
Катюшенька оставила на моем столе несколько конвертов. Я отложил самый пухлый, в котором явно скрывалась рукопись, и принялся поочередно читать письма потоньше. Цыгульского на горизонте не наблюдалось, его блокноты грудой лежали на подоконнике, а Галка при моем появлении схватила свою безразмерную сумку и ринулась в скудные недра торговых точек.
Письма были, в основном, практического, так сказать, плана: где достать «Солярис» без финальной купюры, как раздобыть сборники молодогвардейского объединения, правда ли, что в районе швейной фабрики красной шаровидный НЛО чуть не сбил идущий на посадку пассажирский самолет, почему не печатаем фантастику ужасов и так далее. Я с ходу настрочил несколько ответов и вскрыл пухлый конверт. Там действительно оказалась рукопись объемом не более четверти листа. Анатолий Шевчук, «тихие игры».
Один из создателей интеллектроники — самоорганизующихся и самообучающихся кибернетических систем приехал в отпуск в родной поселок. Его немного удивила непривычная тишина на вечерних улицах — подростки не бренчали на гитарах, как в юности героя, не гоняли на велосипедах, не сидели на скамейках у Дома культуры в ожидании фильма. Дети и подростки куда-то исчезли. (Тут я начал читать очень внимательно — тема, сами понимаете, была мне сейчас весьма близка.)
«— А что-то тихо нынче на Бродвее, — заметил Дорохин, в очередной раз опустошив блюдечко с клубничным вареньем. — В наши времена вроде веселее было, а?
— Э-э, в ваши времена! — Тетя Лена махнула рукой. — В ваши времена сколько ты с Борькой Шелепиным лампочек побил? А кто гонки на мопедах по ночам устраивал?
— Было дело, теть Лен! — Дорохин засмеялся. — Веселилась молодежь.
— То-то, веселились. А теперь вот у нас другое веселье. Компьютерное веселье у нас.
— Что-о?
Дорохин недоуменно посмотрел на соседку, потом на маму. Мама отмахнулась, продолжая счастливо улыбаться:
— А! Каждому времени свое. Теперь вот по-таковски развлекаются.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересованно зачастил Дорохин. — Что за развлечения у молодых? Сидишь, понимаешь, в глуши сибирской, не успеваешь за всеми этими веяниями, переменой нравов. Выходит, лампочки теперь не бьют и собак дотемна по Бродвею не гоняют?
— Не гоняют, — отозвалась тетя Лена. — Некогда им гонять. Я же говорю, компьютеры теперь у каждого, у Кольки вон Чудинова, у Лариски Осиповой дочки, да у всех. Как раньше магнитофоны. Внук, пятиклассник, от горшка два вершка, а от компьютера не оторвешь. Прибежит из школы и к нему — обедать не дозовешься. Нашли себе игрушки! На улицу не выгонишь.
— Да, Витюша, — подтвердила мама. — Пойдешь за хлебом и, ей-Богу, не по себе становится. Ни одного сорванца не видать, словно кто-то их всех увел».
Я вспомнил утренние слова Цыгульского о гаммельнском крысолове. Кто-то уводит детей и подростков. Здесь, в рассказе — компьютерные игры. В фантастическом рассказе. А на самом деле, в жизни? Не попали же Костя и те остальные пять десятков, известных в горотделе, в плен к какому-нибудь кибернетическому дракону? Не ворует же их инопланетный монстр? И не продали же их в рабство в подпольные кооперативы? Хотя… Хотя времена наступили такие, что ничему уже не приходится удивляться. Сил не хватает удивляться…
«Дорохин лежал и смотрел в окно, на черные силуэты деревьев, и представлял домики поселка, и домики соседнего райцентра, и солидные здания областного города. В каждом доме жили дети, и в каждом доме стоял компьютер, не дороже швейной машины, и перед каждым компьютером сидел мальчик или сидела девочка. Вот экран, вот клавиатура. Вставлен диск с программой, нажата кнопка — и заметался между ящиками на складе маленький смешной человечек. Он хватает ящики, грузит на конвейер, а мохнатое
