– Хорошо. – Он даже улыбнулся этой сучке. – Я рад, что тебе понравилось у нас. Коллектив в тридцать восьмой камере хороший, крепкий. Одна Людочка Гамак чего стоит… Может, вы и подружиться успели?
Суханова вытянула презрительно губы.
– Еще нет.
– Обязательно подружитесь. – Курбатов собрал бумаги в папку и встал. – Это лишь вопрос времени.
По сравнению с прошлой встречей вид у него был совсем неважнецкий. Глаз заплыл и закрылся, между век сочился зеленоватый гной. Гулевич почти ничего не говорил. Он не спал третьи сутки и отключался, сползая со стула на пол. Охраннику каждый раз приходилось поднимать его за шиворот. Говорил в основном Курбатов.
– Дело твое, Гулевич. Долго распинаться я не собираюсь. У меня очень много важных дел.
Гулевич слышал. Суть ловил, во всяком случае. Курбатов не в первый и не в десятый раз проделывал этот нехитрый финт и знал, как жадно подкорка впитывает в себя образы: еда, покой, неспешная прогулка вдвоем под тихим дождиком…
– И тебе, Гулевич, тоже пора. Твоя работа сейчас – в камере. Очком, рылом, всеми почками и печенками. Тяжелая работа. Но так сложилось. Я знаю, что есть другие камеры. Чистые, сухие, каждый день на обед – мясо и свежие овощи. И, главное, там не верховодят разные подонки вроде Зафира. Если поведешь себя по-умному, ты можешь оказаться там. А пока что ты бодаешь себя своим собственным рогом, Гулевич. Кого ты боишься выдать, сам подумай? Суханова сдала тебя с потрохами, она все рассказала – и про прачечную, и про ху…чечную, и про памятник Стеньке Разину на набережной, где вы накрыли прокурора Степанцова. Пятнадцать жизней в прачечной и три на набережной! Начальник отдела городской администрации с сыном и городской прокурор! Прокурор Тиходонска – ты понимаешь, что это такое? Если б это был обычный мент, хрен с ним, тебя бы просто бросили на проволоку, сдох бы за какие-то полчаса. А так тебе даже это как подарок, понимаешь ты? Суханова поняла. Сейчас она пьет какао и читает газеты в камере-двойке. А ты у нее за терпилу тут вкалываешь…
Голова Гулевича мотнулась на обмякшей шее и запрокинулась, ягодицы скользнули вперед, тело начало сползать на пол. Охранник подхватил его под мышки и, хлопнув тяжелой ладонью по щеке, водворил на место. Гулевич открыл рот, коротко вскрикнул. Перед ним маячило белое, холеное лицо Курбатова. Вполне симпатичное и очень аккуратное лицо: маленькие уши, маленький рот, небольшой, классической формы нос, округлый подбородок, который ошибочно свидетельствовал об отсутствии воли… Только глаза страшные – большие, выпуклые, излучающие холодную жестокость. Такие бывают у готовящегося к прыжку хищника. Гулевич отпрянул. Ноздри щекотал запах дорогого лосьона, как издевательский привет из свободного мира. А в камере висит плотная вонь, от которой все время хочется блевать. А может, это от постоянных побоев и ожидания новых издевательств.
– Подохнуть все равно не дадим, Гулевич. Я верю в нашу медицину, и ты тоже поверишь, никуда не денешься. Будешь дальше упираться рогом – присядешь на иглу в санчасти, а эта штука пострашнее, чем Зафиров штуцер. Будешь у нас
Курбатов выпрямился, одернул пиджак, взглянул на часы.
– Уведите.
Охраннику пришлось еще немного вспотеть, втолковывая Гулевичу, что тащить его на себе он не собирается, идти придется самому, ножками, топ-топ. Уже из коридора до Курбатова донесся невнятный крик:
– Не хочу в камеру! Не хочу! Убери руки! Может, я говорить буду…
Ну конечно будешь, с удовлетворением подумал важняк, проверяя в карманах ключи от машины. Только завтра. Чтобы в следующий раз не тянул кота за яйца.
Курбатов произнес в микрофон стандартный набор: дата, время, фамилия следователя.
– Кто занимался организацией взрыва в прачечной «Эстер-Люкс»?
Суханова какое-то время молчала, глядя в сторону. Какао она не пила и газет не читала уже давно. Под кожей шеи прокатывался маленький шарик адамова яблока – вверх-вниз. Волосы на голове были выстрижены наголо, чуть выше лба белел крест пластыря. Курбатов вспомнил, что белыми крестами лесники метят деревья, подлежащие вырубке. Он, честно говоря, не думал, что Суханова-Суша сломается так скоро… Прошлой ночью ему звонили из СИЗО: в тридцать восьмой камере ЧП. Новенькая выбила глаз одной из своих мучительниц. За это ее избили до отключки и накололи на спине оскорбительные картинки, а когда та пришла в себя, принялась бодаться головой в стену. В санчасти ее привязали к кровати и вкатили лошадиную дозу успокоительного. Главврач Шмелев, который проработал на этом горячем участке двенадцать лет, пообещал, что научит ее родину любить, мать-перемать, у него для этого достаточно разной дряни в ампулах.
– Мне не известны фамилии, – произнесла она, наконец. – Распоряжения получала от парня, которого называли Родиком.
– Кто называл?
– Его дружок, Лоб. Они вдвоем приходили.
– Адреса, телефоны?
– Не знаю. Я никогда им не звонила, они сами находили меня.
– Кто передавал деньги?
– Лоб и передавал.
– Сумма?
– Десять тысяч долларов США. Плюс две тысячи на текущие расходы.
– Как вы с ними познакомились?
– На какой-то вечеринке, кажется. Давно уже. Не помню где.
– И этот Родик ни с того ни с сего предложил тебе взорвать прачечную?
– Ну… Не совсем. Он как-то спросил, не знаю я кого, кто хотел бы десять «косых» заработать. Я сказала, что знаю. Он говорит: кто? Я говорю: я. Ну, мы посмеялись, а потом он позвонил однажды и предложил встретиться у «Кавказа». Ну и там рассказал, что надо. А через два дня передал деньги.
– Что именно он рассказал? Против кого была направлена операция?
– Не знаю, против кого. Или против чего… Родик только предупредил, чтобы я все время была на телефоне, в состоянии минутной готовности. Сотовым пользоваться запретил. Ну а в тот день он позвонил и сказал: езжай по такому-то адресу, ну… где эта прачечная, «подарок» заложишь в барабан машины № 14. Повторил: в четырнадцатый, только в четырнадцатый. И все. Я поехала, там кто-то стирал, в этом барабане. Парень какой-то. Я отвлекла его и сунула «подарок» в барабан. И ушла. Реле сработало через четыре минуты.
– Сама изготовила взрывное устройство? Или кто-то помогал?
– Нет, я сама.
– Значит, и до этого что-то взрывала?
– Почему? Нет…
– Ну а как твой Родик мог доверить неизвестно кому такое важное дело? – Курбатов хмыкнул. – Да и деньги немалые. Значит, у тебя устойчивая репутация.
Она задумалась на миг.
– После политеха я год отработала на «почтовом ящике», участок сборки пусковых устройств.
– Что за «ящик»?
– Завод «Дизель», в Каспийске. Там можно кое-чему научиться, если захотеть. Военное производство.
Курбатов скорее почувствовал, чем понял:
