причастен к трем убийствам, а казнить несовершеннолетнего нельзя. Вот и восторжествовала справедливость!
А Валерий Гургенович Сирош творил справедливость на своем участке: когда в Тиходонский СИЗО зарулил пиковый законник[4] Мансур и стал мутить воду, подбивая зэков на голодовку, он выписал из Степнянской тюрьмы Гошу Ростовского, известного борца с пиковой мастью и злейшего врага Мансура. Перевод объяснялся вроде бы необходимостью проведения оперативных мероприятий. Через неделю Гоша обвинил Мансура в нарушении «понятий» и объявил, что на «законника» он не тянет и таковым не является, а звание купил. Был устроен разбор, Мансура признали «ершом» [5], после чего он якобы упал со второго яруса шконки [6] и сломал позвоночник. – Давай за взаимопонимание, – предложил Сирош. Они улыбнулись друг другу и выпили. Каждый знал, что если колесо жизни провернется в неблагоприятную для одного из них сторону, то второй запрессует его по полной программе. Если будет
– Дингер, адвокат этот хренов, приходил сегодня, – сообщил Сирош. – Гулевича ему давай. Срочно. Жаловаться грозился.
– Значит, кто-то суетится на воле, – кивнул Курбатов. – Очень хочет вытащить гада!
– Родственники, наверное, – сказал Сирош. – Сволочь редкая этот Дингер. Сколько он дел развалил, сколько бандюганов отмазал…
– Бедные.
– Кто «бедные»? – не понял начальник оперчасти. – Бандюганы?
– Родственники бедные, – пояснил Курбатов. – Знаешь, так говорят: «Бедные родственники». С одной стороны – головная боль от них, с другой – помогать надо, хотя и не всегда хочется.
Каждый ухмыльнулся в свою «рюмку».
– Только у него нет родственников, – посерьезнел важняк. – А если бы и были, то на Дингера у них бы денег не хватило.
– Это точно! У него ставка, говорят, сто долларов в час. Если не врут…
– Отпишись, что у вас тут язва какая-нибудь, дифтерия, карантин, – сказал важняк. – Дингер здесь не должен появиться. Дай мне хотя бы пару дней…
– Нельзя, нынче не девяностый год, – объяснил Сирош. – Сейчас за преступников, наркоманов и пидоров, знаешь, как глотки рвут? Права человека, называется. Мои сотрудники без квартир маются, еле- еле концы с концами сводят, только их права никого почему-то не интересуют.
– Но ты же его не пустил?
– Не пустил, – круглое лицо начальника оперчасти расплылось в улыбке, щеки надулись шариками, немного прикрывая глаза. У него был обманчиво-добродушный вид.
– На законном основании не пустил. У него ордер был неправильно оформлен. Должен заведующий консультацией подписывать, а подписал неизвестно кто!
Курбатов усмехнулся.
– Так Котовский на пару дней в Степнянск уехал, там у него процесс. А вместо него всегда подписывает Заикин. Он у них вроде зама…
– Вот именно – «вроде»! – Невысокий пухлый человек в тугом зеленом мундире многозначительно поднял палец. – Я ему сказал приказ принести о назначении Заикина исполняющим обязанности заведующего. Или пусть ордер Котовский лично подпишет, как закон требует. В чем я не прав? Ведь мы правоведы!
– Ну, ты даешь! – искренне восхитился Курбатов. Вскоре он засобирался: дела не ждут. На прощание бросил:
– Да, кстати… А Зафиру скажи, пусть прессует его по полной. Девчонка заговорила, так что Гуль может в ухо себе нассать, но пусть тоже колется.
Алине Сухановой в ИВС успели дать кличку Суша. Метр семьдесят пять, шестьдесят один кэгэ, лицо простоватое, с неухоженной кожей, но правильные черты, аккуратный нос, четко очерченные губы, синие глаза – проглядывалось в нем нечто неординарное: добавить макияж, и хоть в кино снимай… В верхней части левого бедра – косой пятисантиметровый шрам, явно шитый рукой дилетанта. При переводе в СИЗО Алину принимала «на баланс» старший лейтенант Жданкова. Обязательный осмотр – раздеться, открыть рот, поднять руки, ноги на ширине плеч, наклониться, задний проход, влагалище, присесть, можешь одеваться.
Едва только Суша сбросила одежду, ловко и аккуратно сложив ее на стул, лейтенант Жданкова почувствовала укол женской зависти. Болючий укол в самое сердце. Вроде и жаловаться лейтенанту не на что – одиннадцатый год замужем, сын во второй класс пошел, двадцатисемиметровая «двушка» в Западном микрорайоне, работа со льготной выслугой и надбавками, чего еще желать? Да и не простой она лейтенант, а старший! К тому же старшая смены женского блока. Вроде грех жаловаться. Формула нехитрого бабьего счастья достигнута и почти совпадает с идеалом.
Но… У Суши была фигура богини. Длинные икры, тонкая осиная талия, и ни капли лишнего жира – только мышцы, мышцы, плавно обрисовывающиеся под кожей цвета молока с каплей клубничного сока. На раздаче фигур эта сука явно вытянула выигрышный номер…
Лейтенант Жданкова вспомнила собственное отражение в зеркальной дверце старого платяного шкафа в спальне. Даже в первый год замужества ее нагота напоминала лишь о бесчисленных поколениях стоящих раком в поле жниц, стоящих раком на берегу реки прачек, стоящих раком у станка инструментальщиц. Ноги как от рояля, широкая грудная клетка, большие тяжелые руки, короткая шея. К тридцати восьми годам живот обвис, и темная точка пупка растянулась в ехидную улыбочку, а на бедрах появились рыхлые наросты жира. Вот и все.
– Ну что застыла, падаль?! – неожиданно для себя крикнула Жданкова и наотмашь ударила Сушу по щеке. Раздался хлесткий шлепок. Та отшатнулась, широко распахнув глаза. Красивые голубые глаза.
– Колющие, режущие предметы, химически активные вещества, яды, наркотики – выкладывай все, что есть!
– Нет ничего, – пробормотала Суша.
– Встать! Раскрой пасть! Шире! Вот так!
Лейтенант сдавила пальцами лицо Суши. И зубы у этой суки один в один – ровные, белые, всего одна пломба из какого-то сверкающего камушка. Наверняка больших денег стоит.
– А что под пломбой? – грозно спросила она.
– Ничего, – сказала Суша.
– Ну это мы посмотрим. Будешь возникать, тебе ее в медчасти гвоздем расковыряют, поняла?
– Да.
– Руки!..
Волоски под мышками успели отрасти за время, что Суша провела в «иваси» – изоляторе временного содержания. Слева, ниже полукруглой ложбинки синяя татуировка: «1 А».
– Что это?! – Зазубренный ноготь больно уколол нежную кожу.
– Группа крови, – тихо ответила новенькая.
Чуть в стороне от линии, которая переходит от левой подмышки к груди – еще одна наколка. Лейтенант по долгу службы неплохо разбиралась в тюремной тайнописи, во всех этих розочках, колокольчиках, лебедях. Нет, у Суши был наколот лишь красно-черный вензель в виде буквы «А», перечеркнутой каким-то странным мечом, как в японских фильмах. Никакой специфически тюремной информации наколка не несла – кобел она или минетчица, гастролерша или мастер международного класса по взрывным работам. Но ничего. Если надо будет, в камере ей наколют на ягодицах чертей-кочегаров («работаю дуплом») или целый скрипичный квартет на спину («автопоилка», возьмите меня хором). До смерти потом не отмоется…
– Наклонись, падаль! Ноги!
